Членам клуба, похоже, действительно очень понравились подарки – еще до того, как я объяснила, что такое драхма. Джетта, знавшая греческий, разговаривала на нем до конца дня. Тройняшкам тоже было любопытно, сколько можно получить за монеты и могут ли они их заложить.

– Возможно, если найдете нужного человека, – ответила я. – Но, если вы сделаете это, я вас выслежу и накажу.

Члены клуба устроили целое представление из вручения друг другу подарков. Джетта, планировавшая вернуться во Францию и стать модельером, сшила всем шарфы. Арт вручил нам удивительно реалистичные деревянные фигурки, которые смастерил на уроке труда. (Моя фигурка сильно смахивала на длинноволосую тряпичную куклу.) Тройняшки вдохновенно исполнили рождественский гимн собственного сочинения. Майлз минут через пять после того, как они закончили, вошел в зал с огромной белой коробкой огромных пирожных-корзиночек. И мы объедались ими, глядя, как тренируются баскетболисты. Свое пирожное я есть не стала, положила на шарф вместе с фигуркой рядом с моим рюкзаком и сказала, что съем позже. А скорее всего не съем. И вовсе не потому что, не доверяю Майлзу. Он же не так зациклен на пищевых ядах, как я.

Потом тройняшки опять затянули рождественскую песню и на этот раз удостоили Майлза прелестным исполнением «Вредного мистера Гринча».

А я получила еще один подарок и сразу не поняла, действительно ли это подарок или незнамо как очутившийся на моей парте кусок дорожного покрытия. На столе, без всякой записки, лежал камень величиной с кулак. Я не могла винить человека, который сделал это. Я оставила одну из монет и открытку со многими извинениями на парте Такера, и он мог хотя бы объяснить, что этот камень означает.

Но я сохранила его, отчасти потому что мне было любопытно, что это такое, и кроме того, я никогда не выбрасываю подарки.

Рождество в доме Риджмонтов мало чем отличалось от Рождества где-либо еще. Это единственное время в году, когда мои родители покупают много вещей. Большинство подарков приобретались на распродажах после прошлого Рождества. Чарли этого не замечала, а мне было абсолютно все равно, потому что наибольшую часть покупок составляла одежда, а если она тебе впору, то и хорошо. Наши подарки, Чарли и мой, появлялись под елкой с открытками от Санты.

Каждый год в Сочельник Чарли и я отправляли маму и папу ужинать вдвоем, удостоверяясь, что они пойдут туда, где действительно хорошо поедят и славно проведут время. Папа будет счастлив, а мама не будет донимать меня наставлениями.

По моей просьбе мама купила ингредиенты для торта «Черный лес». Чарли малость увлеклась поеданием вишен, пока пирог еще находился в духовке, но, к счастью, у нас осталось еще достаточно, чтобы украсить верхний корж. Торт выглядел восхитительно и гарантировал стопроцентное отсутствие ядов и «жучков», которые так волновали меня.

Иногда мне казалось, что подобное, ничем не омраченное счастье я испытываю только на Рождество. Остальную часть года я считала, что оно предназначено лишь для того, чтобы тратить деньги, толстеть и открывать подарки. Позволять себе удовольствия различного вида. Но когда наконец оно наступает, и теплое, успокаивающее любую боль чувство, пахнущее мятой, вязаной шерстью, камином, мигающее огоньками, спускается к низу твоего живота, и ты лежишь на полу, и весь свет в доме, кроме лампочек на елке, погашен, и слушаешь, как на улице бесшумно падает снег, то тут-то тебе и становится понятна суть Рождества. Это единственное мгновение оправдывает все в этом мире. Не имеет значения, что на самом-то деле в твоей жизни нет ничего хорошего. Сейчас можно притвориться, что это не так.

Главная последующая проблема – извлечь себя из Рождества, потому что когда ты это делаешь, то приходится пересматривать границы между реальностью и воображением.

Я ненавидела это.

После Нового года, за несколько дней до того, как снова начались занятия, я спросила маму, можно ли мне пойти с ней в «Мейджер». Она странно посмотрела на меня, но возражать не стала, а я тем временем упаковала кусок нашего «Черного леса», вторая попытка.

– Майлз работает в «Мейджере». Я хочу посмотреть, сегодня он там или нет.

Чарли настояла на том, чтобы пойти с нами, и когда мы вошли в супермаркет, в одной руке я держала тарелку с куском торта, а другой подталкивала Чарли по направлению к секции деликатесов, а мама тем временем взяла тележку и отправилась за продуктами.

Разумеется, с тех пор, как мне исполнилось семь, я была в «Мейджере» не единожды. Киоск с деликатесами за это время совершенно не изменился, и аквариум с лобстерами находился на том же самом месте, что и прежде. Лобстеры по-прежнему забирались друг на друга в отчаянной попытке обрести свободу.

Я подтолкнула Чарли к аквариуму, и она стала наблюдать за ними так же внимательно, как когда-то это делала я. Единственная разница между нами заключалась в том, что ей вовсе не хотелось освободить их.

Несмотря на толпы покупателей в городе после каникул, здесь было удивительно пусто. Я боялась, что Майлз сегодня не работает, но тут дверь киоска деликатесов открылась, и он вышел к нам.

– Привет! Оказывается, ты здесь!

Майлз застыл словно кот в лучах фар.

– А вы куда направляетесь? – спросил он.

– За покупками, естественно. Не думаешь ли ты, что несколько странно спрашивать об этом покупателей? – Я протянула ему кусок торта. – Надеюсь, ты сможешь где-то это припрятать или сразу же съесть. Считай это дополнительным рождественским подарком. Он называется Sch… Schwarzw…

Майлз рассмеялся:

– Schwarzwälder Kirschtorte, – сказал он. – Торт «Черный лес». Ты…?

– Его испекли мы с Чарли. – Я указала плечом на то место, где, жуя черного коня, стояла она.

Майлз нахмурился, глядя через мое плечо. Какое-то мгновение мне казалось, он думает, будто она выглядит как семилетняя я, стоящая рядом с ним у аквариума с лобстерами и обращающаяся к нему с просьбой освободить их. Интересно, он вспомнит тот эпизод, если я спрошу его?

Какая-то часть меня очень боялась удостовериться, что все так и было.

– Поначалу Чарли кажется симпатичной, – сказала я, – но поверь мне, это проходит, когда она объявляет себя папой римским, а ванную комнату – «святым местом».

– Она уже проделывала это? – удивился Майлз.

– О да. Несколько раз. В прошлый раз, когда я захотела принять душ, она всю дорогу вопила о богохульниках.

Майлз снова засмеялся – я почти привыкла к этому звуку. Оглянувшись на Чарли, я поняла, что ее внимание начинает рассеиваться.

– Я, э, пришла сюда проведать тебя, подумала, тебе понравится торт…

И тут неожиданно оказалось, что больше мне ему совершенно нечего сказать. Мое присутствие в магазине беспокоило Майлза, это было прекрасно видно. И с какой стати я решила подкормить его на работе? Он выковырял из торта вишню и стал жевать ее, глядя на меня. Я пожалела, что не напихала в этот кусок побольше ягод. Целую банку. Стояла бы и смотрела, как он их лопает.