Вдруг кресла гром аплодисментов залил.

И зрители в порыве общем встали:

Через экран шел сам товарищ Сталин.

Неторопливо, в знаменитом френче,

Сутулясь, он партеру шел навстречу,

Как будто чудом до сегодня дожил,

А люди били яростно в ладоши…

От радости калошами стучали:

– Ну, наконец-то! Мы по вас скучали!

Усы, усмешка, голова седая…

Я тоже хлопал, недоумевая.

1973, 2014

Маленькая акробатка

С напряженной циркачьей улыбкой,

В голубом истертом трико,

Стоявшая в позе шаткой

И с грациозностью зыбкой,

Балансировавшая

тонкой рукой, —

С шара на землю

упала

И растеклась голубой лужей красок.

Умер Пабло…

Вчера умер Пабло Пикассо…

1973

Среди студентов говорят:

«Тот не студент, который

Не ездил летом в стройотряд

И не месил раствора.

Усталость мускулы свела

И голова лохмата.

О, как сначала тяжела

Обычная лопата!»

Когда работаешь за двух,

Почувствуешь на деле,

Что не всегда могучий дух

Живет в могучем теле.

Но сила явится в руке —

Заговоришь с веками

На самом древнем языке

«Тычками» и «ложками».

То куртку дождь протрет до дыр.

То солнышко ошпарит.

И скажет местный бригадир:

– Ну и дает, очкарик!

Проходит срок. Приходит час

Прощания тяжелый.

Мычаньем провожают нас

Коровы-новоселы…

1973

Ветер хватает горящие листья

И с шипением гасит в лужах.

Он от плевел небо очистил.

Ветер кружит.

Хвойным запахом неистребимым

Обернувшись, как целлофаном,

Пожелтевшие щеки рябины

До багрянца зацеловал он.

Сентябрь 73-го

Так не о себе, а о небе.

О нем, как о хлебе своем.

Игорь Селезнев

В твоем окне – одно лишь только небо

Там, на твоем десятом этаже.

Ты ешь небесный хлеб. А я такого хлеба

Еще не ел и не поем уже.

Жить у небес – тут дело не в привычке.

Ты смел и нервы у тебя крепки.

Ведь сверху люди – чиркнутые спички.

Троллейбусы, как будто коробки.

А я на первом. И с балкона можно

Полить на клумбе чахлые цветы,

Футбол вчерашний обсудить с прохожим.

Да и боюсь я этой высоты…

1973, 2014

Обрывок дачной улочки

С верандами, балконами,

А где же крендель булочной?

Романы с моционами?

Пыль по дороге катится.

Коляска там проехала.

Мне это место кажется

Страничкою из Чехова.

А где же тут насельники?

Мечтатели и пьяницы,

Витии да бездельники?

Вдруг кто-нибудь появится!

Да и куда деваться им?

Темно. Дома прозрачные.

На этаже двенадцатом

Мерцают страсти дачные…

1973, 2014

Кругом валялся мусор всякий

От амуниции солдат.

И подавляющий Исакий

В день подавленья был зачат.

Все тот же всадник, сфинксы те же,

Трон, содрогнувшись, устоял.

Рассвирепевший самодержец

По батюшке злодеев звал.

Потом в каком-нибудь централе,

На супостатов осердясь,

Уже по матушке их звали.

Был князь, да нынче снова – в грязь.

Шли в глубину огромной, мглистой,

Не осчастливленной земли.

И, затмевая декабристов,

За ними следом жены шли…

1973, 2014

Не верьте московским трамваям!

Заняв поудобней места,

Мы как-то совсем забываем,

Что это не поезда.

Трамвай, умудренный летами,

Несется, гремя и стуча,

И рельсы назад улетают,

Как ленты из губ циркача.

Иным повинуясь законам,

За пыльным окошком отстав,

Мелькнули полузнакомо

Знакомые с детства места.

Трамвай убегает за город,

Понятное скрылось вдали.

И хочется всякий пригорок

Принять за округлость земли.

Какие-то дивные веси.

Все ново – деревья, трава…

На Беринговом проезде

Вдруг вспомнишь, что это – трамвай.

1974, 2014

Жил в давние годы скупой —

И был он за жадность наказан:

Все золотом делалось сразу,

Лишь он прикоснется рукой.

И фрукты, и хлеб, и вино

Съедала червонная плесень,

Лилась соловьиная песнь,

Отборным звенящим зерном.

Он женской касался груди,

Но даже любовь стала пыткой:

Не счастье, а холодность слитка

В объятьях своих находил.

И так, не поняв ничего,

Угас он в тоске по живому.

Скиталась по мертвому дому

Лишь тень золотая его.

Метафоры блеск золотой,

На солнце тускнеющий сразу…

Поэт, ты подчас, как скупой,

Что был за порок свой наказан.

1974, 2014

Две девушки у кромки водоема.

Не лес, не небо отразились в нем.

Природа, пошатнувшись от надлома,

Упала в тот бездонный водоем.

Мир сущий под водою, словно Китеж.

Не отраженье, а шумливый град.

Но краше, чем другие, во сто крат