Но снова тихо.

И очи клонятся к очам…

И беспокоится врачиха,

Что дети стонут по ночам…

Ну вот и пора —

возвращаемся

Каждый в судьбу свою.

Давай еще раз

попрощаемся,

Давай я опять постою

На скверике,

у киностудии,

Сжимая сникший букет,

С тревогой ловя в многолюдии

Единственный силуэт

И чувствуя,

как пробираются

По телу смятенье и дрожь,

Как сердце опять примиряется

Со страхом,

что ты не придешь.

…Ты выйдешь,

грустна и загадочна:

– Прости,

я на полчаса… —

– А мне и минуты достаточно —

Запомнить твои глаза…

Я видел,

как двое влюбленных

пытались и не умели расстаться.

Был темный ветреный вечер.

Над городом повисла тяжелая холодная туча.

Влюбленные медленно, с трудом

размыкали объятья,

потом,

крепко держась за руки,

отстранялись друг от друга,

точно хотели лучше разглядеть

и запомнить любимые черты.

Наконец,

разорвав пальцы,

они, мучительно,

непрестанно оглядываясь,

начинали расходиться в разные стороны.

Я видел,

как неожиданно,

словно приняв некое важное решение,

юноша резко повернул назад

и бегом воротился

к замершей в ожидании подруге,

обнял ее,

и все началось сначала, —

только на этот раз

воротиться пришлось девушке.

И, конечно,

ни юноша, ни девушка

не догадывались,

что в этих бесконечных прощаниях

и возвращениях,

как в витке гена,

зашифрована вся их будущая

любовь…

Поглажу ствол.

Он холоден и мшист.

Вверх посмотрю,

чтоб солнце ослепило…

Зеленый лист!

Ты превращаешь в жизнь

Сгорающее заживо светило.

Луч,

пролетевший сквозь безбытие,

Преодолевший черное безмолвье,

Вонзая в щит зеленый острие,

Становится дыханьем,

плотью,

кровью,

Тобою, мною…

Видно, неспроста

Я думаю и думаю про это.

А может быть,

и странный дар поэта —

Подобие зеленого листа?

…И вот – рассветный лес,

парной,

туманный,

Трава умыта,

ствол сосновый рыж,

А дальше —

земляничная поляна:

Казалось,

ступишь – ноги обагришь,

Казалось,

не собрать всего и за год…

Но вот растаял

золотистый чад,

И я иду из леса

с горстью ягод,

Да и они —

по-моему —

горчат…

Оттенков память не хранит,

Судьбу отображая в целом.

И у былого строгий вид:

То стало черным,

это – белым…

И вот,

порвав с прошедшим связь,

Забыв потраченные силы,

Я думаю,

былым томясь:

– Быть может,

так оно и было?..

Но если так,

то как я мог

В том негодяе ошибиться,

Об этот камень ушибиться,

Быть с доброй женщиной жесток?

Как мог я

не увидеть зло,

Себе ж готовя неудачи?

Ведь все иначе быть могло!

…Но ведь и было все иначе!

Из Добромира Задгорского

Ты отыскала первые слова —

Невинные,

невольные глаголы.

Я начинал с того же.

Ты права:

Мы в мир приходим праведны и голы.

Потом,

как муравьи,

найдем сучок,

Травинку,

каплю меда

– и довольны!

У каждого в душе живет сверчок,

Но он поет,

когда мы сердцем вольны…

Николаю Самвеляну

«Земную жизнь пройдя до половины…»

Я так хотел бы

воротиться вспять.

Но время не дает,

толкает в спину —

И нужно дальше весело шагать,

И делать вид,

что опыт – это благо,

И веровать в познанье без границ,

И понимать,

что чистая бумага

Правдивее измаранных страниц…

Некогда я был учителем словесности.

И однажды,

пытаясь выразить ученикам

ту ненависть,

которую испытывали

к Жоржу Дантесу-Геккерну

современники Пушкина, —

я сказал:

– Представьте себе на минуту,

что Юрий Гагарин

не разбился во время испытательного полета,

а был убит на дуэли

смазливым и наглым юнцом…

По глазам,

по лицам учеников

я понял,

что нашел самое убедительное для них,

самое горькое сравнение…

Дантес умер в почете во Франции в 1895-м – в год образования «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Он умер в девяносто пятом!

Министром был и пэром стал!

Заделался аристократом,

Как в Петербурге загадал.

Скончался старцем именитым

И схоронен

куда пышней!

Где ж вы шатались, Эвмениды,

Со справедливостью своей?

Вы покарать любого в силе.

Так почему

душе пустой

За кровь певца не отомстили

Бесчестьем или нищетой?