Есть люди потрясающей удачи!

Она к ним словно

приворожена,

Самой собой: машина,

деньги,

дача,

Кинематографичная жена.

Они что хочешь

купят, обменяют,

Они с любым начальником на «ты»,

Их женщины такие обнимают,

В которых мы не чаем наготы.

Они всегда улыбчивы и горды,

Для них проблем,

как говорится,

нет!

Понадобится —

душу сплавят черту

За тридцать с чем-то

памятных монет!

Они переживут любые бури,

Все потеряют —

и опять вернут…

Пожил бы я в такой везучей шкуре!

Из любопытства…

Несколько минут…

У поэта эстрадная стать

И костюм с золотистым отливом.

Он стихи меня учит писать,

Озираясь зрачком суетливым.

Он листает мой сборник,

кривясь,

И, смешно наслаждаясь собою,

Говорит про непрочную связь

Между строчкой моей и судьбою.

Он по столику перстнем стучит

И опять начинает сначала:

Мол, строка у меня не звучит —

Наставляет,

как жить,

чтоб звучала…

Крепко врос он в приятную роль

Златоуста,

пророка,

патрона —

Обветшалой эстрады король,

За ненужностью свергнутый с трона…

Сытый, самовлюбленный осел!..

Но сижу, уважительно стихший:

У него я однажды прочел

Гениальное четверостишье…

Кругом раскисшие сугробы,

С деревьев капает вода…

А как душе хотелось,

чтобы

Снег не кончался никогда!

Чтобы холодное светило

И каждый день и целый век

Над синей кромкою всходило

И поджигало чистый снег.

Чтоб я летел

лыжнею плавной,

Всесильной радостью гоним…

Но вот не совпадают планы

Природы

с мнением моим!

И потому в округе тает.

Водой заполнилась лыжня.

И в жизни так всегда бывает,

По крайней мере, у меня…

Речитативом монотонным

Про долю горькую твердя,

Она влачится по вагонам,

Несет чумазое дитя,

Она бормочет еле-еле,

В глаза стараясь заглянуть:

Мол, погорели,

погорели,

Мол, помогите кто-нибудь!

А я читал в одной газете,

Что все как раз наоборот,

Что просто попрошайки эти

Морочат трудовой народ,

Что у такой вот мнимой нищей,

Разобездоленной на вид,

Хранятся на сберкнижке тыщи

И дом —

дай каждому —

стоит,

Что это – просто тунеядцы,

Им только бы урвать свое,

Не смей, товарищ, поддаваться

На их притворное нытье!

Народ наш не возьмешь обманом,

Народ наш вовсе не таков!

…И каждый шарит по карманам,

Сор обдувая с медяков.

Николаю Игнашину

Остепененный врач завелся быстро

И стал кричать,

что существует Бог!

В ответ поэт,

носитель божьей искры,

Его перевоспитывал,

как мог.

До хрипоты,

друг друга обзывая,

Поэт и медик спорили о том:

Что есть душа,

и что есть плоть живая,

И что куда девается потом?!

Известно:

богословие – трясина,

Но никуда не денешься,

пока

Порой еще бессильна медицина,

Еще порой

беспомощна строка!

Врач, убеждая,

кофе лил на скатерть.

Поэт был аккуратен и речист…

Двадцатый век:

хирург – богоискатель.

Служитель муз – научный атеист!

В какой-то книжке

(вспоминать не буду названия)

я как-то прочитал,

Что за измену получил Иуда

По тем годам солидный капитал.

А я-то думал раньше:

три десятка

Каких-то там серебряных монет…

И за такой пустяк (подумать гадко!)

Спасителя спровадить на тот свет!

Выходит, что Иуда был не промах.

В предательстве прибыток разглядев,

Он чаял сибаритствовать в хоромах

Под ласками

древнееврейских дев.

И может быть,

благообразно-старый,

Любовью к достоверности горя,

Иуда сочинил бы мемуары —

Евангелие, проще говоря.

А то бы и витийствовал,

в запале

Громя корыстолюбие и зло:

Мол, самого чуть было не распяли,

Но вырвался. Считайте – повезло!

А как бы пел он

об Отце и Сыне,

О Духе, разумеется, Святом,

Но взял и удавился на осине

Истерзанный позором и стыдом.

Непостижимо сердце человечье:

Предателя замучила вина…

Так не бывает! Тут противоречье,

Которыми вся Библия полна…

Как много случилось событий

В последнее время.

И вот

Кончается век общежитий —

Эпоха комфорта идет!

Из многоячейных и склочных

Своих коммунальных квартир

Мы вырвались в мир крупноблочный,

Отдельный, с удобствами мир!

О, здесь не фанерные стены,

Здесь нет посторонних ушей,

И здесь не кипят

после смены

На кухне пятнадцать борщей,

А возле кастрюль не толкутся

Пятнадцать хозяек,

как встарь,

И не с кем взбодриться,

схлестнуться

За кухонный свой инвентарь…