— Почему?

— Не хочу снова стать одним из тех, кто повторял это до меня.

— Ты ревнуешь? — ее лицо снова оказалось над ним.

— Нет.

— Мы так не договаривались!

— А мы никак не договаривались, — усмехнулся Максим и закрыл глаза.

— Действительно, — Ирина вздохнула и, резко повернувшись, встала с постели. Максим в который раз залюбовался мягкими формами ее красивого тела. — Сейчас принесу кофе.

— Ириш?

— Что? — она повернулась, держа в руках бледно-розовый пеньюар. Она словно нарочно не спешила надевать его, дразня Максима своей обнаженностью.

— Ты обиделась?

— Что ты? — она улыбнулась, подарив ему свои милые ямочки. — Кто-то из актеров сказал, что обижаться — это удел горничных. Да и я в том возрасте, когда обижаться дурной тон.

— Постой, куда ты собралась?

— На кухню. Я собираюсь приготовить кофе по-венски.

Максим хотел сказать, что сам с удовольствием займется приготовлением завтрака, но Ирина со свойственной ей легкостью и быстротой выпорхнула из комнаты, одеваясь на ходу. В проеме двери мелькнул ее длинный прозрачный пеньюар, а еще через мгновение из кухни донеслось негромкое шипение закипающего чайника и музыка. Ирина всегда включала радио, находила подходящую настроению волну и возилась на кухне обязательно под музыку. На этот раз это был грудной голос Таисии Повалий: «Одолжила, одолжила…» Смыслов поднялся, заправил постель. Проведя ладонью по щеке, почувствовал под пальцами щетину и направился в ванную. Он не любил бриться, всегда подчеркивая, что это сущее наказание для мужчин. Правда, и со щетиной он ходить не любил. Рекламные плакаты с лицами молодых красавчиков, заросших щетиной, приводили его в недоумение.

«Если я явлюсь таким на работу, меня обязательно спросят, не заболел ли я, не случилось ли чего. А вот им можно — везет», — как-то сказал он Миле. Она никогда не комментировала услышанное. Но из каждой заграничной поездки обязательно привозила все новые кремы для бритья, лосьоны и средства для ухода за телом. Тем самым она давала понять, что ей нравятся мужчины с гладковыбритым, свежим лицом и хорошо пахнущим телом.

Задержавшись у зеркала, Максим поворачивал голову то вправо, то влево. Он разглядывал себя, словно видел впервые. Ему показалось, что морщины стали не такими глубокими, глаза приобрели задорный блеск, губы готовы растянуться в улыбке. И все потому, что ему так хорошо, легко и свободно в этой маленькой, но уютной однокомнатной квартире, где даже его сумке не сразу нашлось место, настолько его было мало. Но это не имело никакого значения, потому что ни он, ни Ирина не замечали бытовых мелочей. Их не стало, все теперь было важным и в то же время не имело значения. Не было возраста, не было проблем, планов, страхов. Они переставали ориентироваться во времени и пространстве, полностью отдаваясь накатывающей волне желания. Это было необыкновенное состояние, когда единственное чего не хватает — полета. Были бы крылья, взмахнуть ими, взлететь и почувствовать, как со всех сторон подхватывают тебя воздушные потоки, обтекают послушное, потерявшее вес тело.

— Макс, — Ирина постучала. — С тобой все в порядке?

Не слыша шума льющейся воды и вообще каких-либо звуков, Ирина настороженно посматривала на дверь ванной комнаты. Потом не выдержала. Она осторожно подкралась и приложила ухо к блестящей от лака дверной поверхности. Тишина, никаких намеков на присутствие живого человека. И тогда сердце Ирины сжалось от страха. Она закрыла глаза и представила Максима, неподвижно лежащего на холодном кафеле. В этом возрасте сердце часто подводит мужчин.

— Дура, о чем ты думаешь! Нельзя притягивать плохое, — прошептала Ирина, отгоняя навязчивое, видение. Она взялась за дверную ручку, но в последний момент решила не врываться без стука.

— Макс, отзовись!

— Ты что? — он открыл дверь и, увидев ее испуганное лицо, удивленно поднял брови.

— Кофе готов, — едва не плача, сказала Ирина.

Она прижала руку к груди, мысленно ругая себя за панику. Разве можно так? Нет, этот мужчина сводит ее с ума. Она настолько боится утратить его, что скоро совсем голову потеряет. Уже потеряла. Каждый день она чувствует себя настолько счастливой, что к этому ощущению невольно прибавляется страх всего лишиться. Так не бывает. Она никогда не спешила домой, никогда не замирала перед тем, как открыть дверь, никогда столько не улыбалась. Все, что было раньше, казалось затянувшейся репетицией перед главным событием — появлением в ее жизни Максима. Но мысль о том, что он не испытывает к ней таких же чувств, что они не связаны обещаниями, клятвами, не давала ей покоя. Сказка, в которой ей было так хорошо, могла закончиться в один миг. Максим — вольная птица. Упорхнет снова на свою дачу, окунется в воспоминания о той жизни, долгой, мучительной жизни с Милой. Она не отпускает его. Ирина чувствует. Ничего не говорит, ни о чем не спрашивает, но чувствует. На днях она заметила, как напряженно всматривался он в ее побледневшее лицо, когда случайно включил передачу с Крутовым. Он слишком поспешно переключил канал, когда Ирина вошла. Она успела заметить его волнение, но нарочно не стала задавать вопросов. Ей все было ясно. В ее доме Макс пытался найти убежище от самого себя. И никогда он не признается ей в любви, потому что ее нет. В его сердце властвует Мила. Да и что такое полгода в сравнении с четвертью века?

— Да что с тобой? — Максим осторожно взял Ирину за руку. Похолодевшие пальцы казались безжизненными.

— Ничего, — она попыталась улыбнуться, но из глаз вдруг полились слезы. Стыдливо вытирая их, Ирина покачала головой. Нервы совсем расшатались. Слишком долго она ждала этого счастья, а теперь, когда оно у нее в руках, кажется, нет сил и смысла удерживать его. Оно или есть, или его нет.

— Ириша, — Максим обнял ее. — Ты все-таки обиделась. Не нужно, слышишь?

— Ты не понял, — высвобождаясь из объятий, всхлипнула она.

— Объясни.

— Ты слишком долго был в ванной, — четко, злясь на саму себя, произнесла Ирина. — А теперь пойдем пить кофе. Он уже совсем остыл, и пенка осела.

Смыслов недоуменно смотрел ей вслед. То плачет, то смеется, то вдруг печалится об остывшем кофе. Что-то с ней не так сегодня, как натянутая струна. Перехвалил он ее.

— Очень вкусно, — попробовав кофе, заметил Максим.

— Я рада, — привычно улыбаясь, ответила Ирина. Она уже пришла в себя, понимая, что со слезами перебарщивать не нужно, а то можно попасть в ряды истеричек. Их мужчины остерегаются. Но сегодня она не пыталась играть. Она на самом деле испугалась, а страх лишает способности трезво мыслить. Он вносит лишь хаос и разрушение.

Телефонный звонок прозвучал как всегда тихо. Максим протянул Ирине трубку. Благо аппарат стоял на кухонном столе, но и здесь его было едва слышно. Все потому, что Ирина не любила ничего громкого.

— Кому нужно, тот дозвонится, — отвечала она на предложения Максима выставить режим звонка погромче.