— Алло! — Ирина автоматически перевела взгляд на часы. Начало десятого.

— Здравствуйте, Ира!

— Здравствуй, Катюша, — голос невестки Смыслова Хмелевская узнала сразу. Такой приятный тембр. Эта милая девушка вызывала у Ирины только симпатию. Выбор Кирилла казался ей безукоризненным.

— Извините, а Максима Сергеевича можно? — Катя впервые воспользовалась этим телефоном. Смыслов не так давно оставил Кириллу номер Ирины на всякий случай. При этом объяснил, что с недавних пор часто бывает в доме крестной Кирилла и что об этом не знает мама. Смыслов не просил дать обещание хранить все в тайне. Он решил, что рано или поздно все откроется, а когда — не столь важно. Ни у Кирилла, ни у Кати сообщение не вызвало никаких вопросов. Они просто приняли случившееся как должное. Кирилл, кажется, был даже доволен тем, как разворачивались события, а Катя, не смея осуждать его отца, все-таки была огорчена.

— Конечно, можно. Макс, это тебя.

— Доброе утро, Катюша, — Смыслов улыбнулся, предвкушая разговор. Он всегда радовался возможности пообщаться с этим добрейшим созданием. Выбор Кирилла приводил Максима в восторг. Где сын нашел такое чудо?

— Здравствуйте, Максим Сергеевич. Я не рано?

— Нет, все нормально. Как твои дела, девочка?

— Спасибо, все хорошо.

— А у Кирилла?

— У него все в порядке, Максим Сергеевич, — ответила Катя. — У нас все хорошо, а вот у… Короче говоря, я звоню по важному делу. То есть, я считаю, что оно важное, а вы можете быть иного мнения…

— Я слушаю тебя, пожалуйста, говори, — Смыслов осторожно отхлебнул кофе, машинально собирая со стола на палец крошки от уже остывших тостов.

— Мила Николаевна в больнице.

— Мила? — Максим резко поставил чашку на стол, расплескав кофе.

— Я была у нее несколько раз. Она очень плохо выглядит.

— Что с ней? — Максим поднялся, повернулся к окну так, что Ирине был виден его четко очерченный профиль. Подрагивающие крылья носа, раскрасневшиеся щеки говорили о волнении, которое он не мог скрыть.

— Я разговаривала с врачом. Сейчас ей немного лучше, но это результат уколов, строгой диеты. А Миле Николаевне необходима операция. У нее два больших камня в желчном пузыре. Вообще врач говорил много, а я так плохо разбираюсь в медицине, что половины не поняла. Но главное, что Мила Николаевна сегодня выписывается под расписку. Она вообще не хочет ничего слышать об операции, — Катя сделала небольшую паузу, надеясь, что Смыслов что-то скажет в ответ, но он молчал. — Это опасно. Мне не удается повлиять на нее. Она трудный человек.

— Что должен сделать я, по-твоему? — Максима не особенно радовала новость, однако, зная Милу, он понимал, что у него мало шансов отклонить ее «нет». Советы и Мила — вещи несовместимые. Так было всегда. Мало надежды, что за каких-то полгода все изменилось.

— По-моему, ей очень одиноко. В таком состоянии человеку свойственно делать ошибки. Вы были столько лет вместе. Максим Сергеевич, может быть, вы попробуете ей помочь. Вдруг это сможет что-нибудь изменить?

— Нет, — мгновенно ответил Смыслов, даже не ожидая, что может так спокойно отказаться. Первое впечатление от новости мгновенно улетучилось. Место жалости, беспокойства заняло холодное равнодушие, замешанное на злорадстве. Это было новое ощущение, не испугавшее, но удивившее Максима. Он вдруг почувствовал, как легко в таком состоянии держать сердце закрытым. Это так облегчает жизнь. И Смыслов твердо повторил: — Нет.

— Нет? — Катя опешила.

— Нет, девочка. Я не готов сейчас примерять на себя роль ангела-хранителя. Я устал от этого, потому что слишком долго делал это в той жизни.

— В той жизни?

— Да, Катюша. Тебе все это трудно понять. Ты еще очень молода.

— Уговаривать вас бесполезно? — Катя была настолько огорчена своей неудавшейся миссией, что едва не плакала.

— Не стоит, девочка. Давай о чем-нибудь другом.

— Как странно…

— Что именно? — впервые за время разговора Максим посмотрел на Ирину. Ее напряженное лицо сказало обо всем без слов.

— Значит, если когда-нибудь мы разведемся с Кириллом, мне нужно будет отказаться от него? И даже когда ему будет очень плохо, я должна буду забыть о том, что он был моим мужем, отцом моего ребенка? Значит, для этого я должна повзрослеть? — Катя тяжело перевела дыхание. — Так вот, я не желаю становиться взрослой!

Смыслов молчал. Ему нечего было ответить. В глубине души он понимал, что Катя права. И только накопившаяся многолетняя обида мешает ему поступить по-человечески. Он никогда не был черствым, но теперь не мог ничего с собой поделать. Вдруг захотелось проявить несвойственную жесткость, отбросив доводы рассудка.

— Катюша, мне очень жаль, что Мила заболела, но теперь это ее проблема. К тому же я не уверен, что она готова принять помощь от меня. Я — слишком сильный раздражитель и совсем не в сторону положительных эмоций. Она сильная женщина и всегда подчеркивала, что со всеми трудностями справится сама. Твоя забота о ней заслуживает самых добрых слов, но я здесь совершенно не при чем.

— Кирилл тоже отказывается от нее, — тихо произнесла Катя, вспоминая равнодушную отмашку Кирилла, когда она сказала ему о болезни матери. — Значит, у нее осталась только я. Как странно…

Она снова повторила эту короткую фразу и положила трубку, не дожидаясь каких-либо ответных слов Смыслова. Ей все было ясно. Мила была в ее полном распоряжении. Бывший муж, сын, лучшая подруга отвернулись от нее, решив, что им больше нет дела до проблем успешной женщины, которая позволила себе роскошь заболеть. Пусть так. Она с легким сердцем возьмет на себя роль ангела-хранителя заблудшей души.

После операции Мила чувствовала себя плохо. Хотя все прошло успешно, ее не покидало ощущение паники, охватившее ее еще до операционного стола. Мила отказывалась верить в то, что было неизбежно, и упрямо отвергала доводы врачей в пользу оперативного вмешательства. Она даже написала расписку о том, что снимает с докторов всю ответственность за свое здоровье. Катины уговоры тоже не возымели никакого действия. Мила оставалась непреклонной и готовилась к тому, чтобы начать работать. Но вскоре ей стало ясно, что в таком состоянии она не сможет оставаться такой же энергичной, какой ее привыкли видеть сотрудники, начальство, зрители. Вести разговор с гостем студии становилось затруднительным — в любой момент приступ мог лишить Милу способности говорить, мыслить, превращая ее в отупевшее от боли существо. Приступы возобновились и теперь их не снимали горсти таблеток, полуголодное существование. Теряя силы и интерес ко всему, Мила сдалась. Через неделю после выписки из больницы она положила на стол Хлебникова заявление на отпуск за свой счет. Ей было стыдно признаваться в том, что болезнь одержала верх.

— Что это значит? — Константин отбросил со лба длинную прядь волос и пристально посмотрел на бледное, осунувшееся лицо Милы. Ни мастерство гримеров, ни ее наигранное спокойствие не могли скрыть бросающегося в глаза напряжения, болезненного состояния. — Присаживайся и давай поговорим. Что случилось?