— Ничего, — она улыбнулась, нервно сжимая и разжимая пальцы. — Я могу рассчитывать на эти две недели?

— Пожалуй, тебе их не хватит, — тихо ответил Хлебников. — Да и отпуск здесь неуместен. Ты принесешь мне больничный, каким бы длительным он не был.

— Неужели все так заметно? — Мила с силой потерла лоб, словно стараясь вспомнить что-то очень важное.

— Лечиться нужно не за свой счет, — доброжелательно произнес Константин. — Не нужно думать, что я — монстр.

— Я так не думаю.

— Вот и хорошо. Приводи себя в порядок и ни о чем не волнуйся.

— Мне страшно, Костя, — губы Милы задрожали. Невероятным усилием она заставила себя успокоиться, глубоко вздохнула. — Чертовщина какая-то. Все некстати.

— А когда болезнь бывает кстати? Ты ведь умная женщина. Зачем же зарывать голову в песок?

— Я не могу проводить эфир. Если бы не эта боязнь потерять нить беседы из-за боли…

— Забудь об эфире, — Хлебников развел руками. — Как ты можешь думать о программе в такой момент? Не переживай ни о чем. Новости пока будет вести Одинцова.

— Значит, Одинцова, — Мила пристально посмотрела на Константина, вспоминая подслушанный не так уже давно разговор. — Она наша новая восходящая звездочка?

— Она — талантливый человек. Ты не поверишь, но нам повезло с ней невероятно.

— Я рада, — улыбнулась Мила.

Хлебников удивленно смотрел на потускневшую женщину, в карих глазах которой засел животный страх. Чего она боялась больше — болезни или вынужденного бездействия? Он думал, что знает ответ наверняка. Как и для него, смысл всей жизни Милы сосредоточился на успехах в профессии, победах на фронтах прямого эфира, завоевания зрительской аудитории. Но в нынешнем состоянии она была явно никудышным борцом. У нее не было ни сил, ни возможностей сражаться. Оставалось как-то утешить ее, дать понять, что эта слабость явление временное. Он знал, что говорить, но молчал, продолжая внимательно разглядывать ее напряженное лицо.

А она постарела. Пожалуй, даже потеряла тот шарм, пленивший его в их первую встречу. От нее не исходила та сумасшедшая энергетика, которую он ощутил мгновенно. Ни в ее движениях, ни в мимике, ни в словах не было былого магнетизма. Конечно же, в таком состоянии она не может удерживать зрительскую аудиторию, она не поддержит на должном уровне беседу с интересными людьми — гостями ее программы. Об «Успехе» нужно пока забыть. Надолго ли? Время покажет. Но Хлебников чувствовал, как внутри его зарождается и набирает силу противоречие: с одной стороны, он сочувствовал Миле, с другой — не мог поступиться интересами канала. Он уже давно был в курсе проблем Смысловой и готовился к критической ситуации. Он не мог сейчас прямо сказать, что эфирное время Милы есть чем заменить и эта замена может оказаться для рейтинга канала удачной. Благо, молодых дарований развелось много, а Хлебников знал, что у него есть на них особое чутье.

— Займись собой, Мила, — дружелюбно произнес Константин и порвал принесенное Милой заявление. — Надеюсь, мне не придется доказывать тебе, что в этой жизни здоровье — не последняя вещь, на которую стоит обращать внимание.

— Да уж. Я слишком откровенно пыталась отмахнуться от него, — Мила положила руки на колени, потирая их. Она боялась поднять на Хлебникова глаза. Оставалось задать вопрос о том, что будет с ее программой, но Мила не могла заставить себя говорить об этом.

— Выздоравливай, звони, если что-то нужно, а мы пока что-нибудь придумаем. Может быть, покажем запись двух-трех твоих программ, пока ты будешь не в строю, — солгал Константин. — Ты же знаешь, как вредно позволять зрителю забывать о своем существовании.

— Кажется, знаю, — ответила Мила.

— Ну вот и хорошо, — Хлебников уже тяготился затянувшимся разговором. — Не мне тебе говорить, что всегда нужно уметь выделять главное.

— До встречи, — Мила почувствовала его состояние и поднялась.

— Удачи тебе, — крепкое рукопожатие стало точкой в разговоре. Повернувшись на высоких каблуках, Мила быстро зашагала через длинный, просторный кабинет к двери. Она шла, вслушиваясь в звук собственных шагов, словно пытаясь запомнить его. Почему-то она была уверена, что все кончено. Ее карьера на телевидении достигла пика, с которого придется спускаться вниз. Как долго и где будет остановка, Мила пока не знала. Болезнь не позволяла ей долго размышлять на эту неприятную тему.

А на следующий день она легла в больницу. Уже в палате ругала себя, что не позвонила Кате, единственному человеку, который проявлял к ней искреннее внимание. Нужно было постараться ответить тем же, но Мила не могла себя заставить набрать телефонный номер. Может быть, из-за того, что не хотела услышать голос Кирилла. Уж ему-то наверняка безразлично все, что с ней происходит. Мила не думала обижаться на сына, но и снизойти даже до поверхностного общения с ним не хотела. Оставалось в одиночестве ждать приближения операционного дня. На всякий случай Мила позвонила на работу и сказала, что завтра ей предстоит операция.

— Ни пуха, ни пера, — пожелал ей Хлебников. — Мы будем мысленно с тобой.

Мила поблагодарила и поспешила закончить разговор парой дежурных фраз. Она почувствовала облегчение, положив трубку. Она больше не верила в то, что ее персона интересует телевизионных боссов. Рано или поздно ей все равно пришлось бы с этим столкнуться. Болезнь решила ускорить события.

— Значит, так должно быть, — вытянувшись на кровати, тихо сказала Мила. В этот день она впервые открыла последнюю страницу журнала, который когда-то возглавляла, и прочитала свой гороскоп: «Займитесь своим здоровьем и будьте готовы к очередным испытаниям…» Дальше Мила читать не стала. Она резко закрыла журнал и осторожно положила его на тумбочку. В ее душе разрасталась тревога, к которой примешивалось странное ощущение обмана.

От безделья Мила принялась проводить самоанализ и поняла, что чувствует себя саму обманщицей! Это было ужасно. Ведь разочарование настигло ее в том возрасте, когда ошибки уже нельзя исправить. Она оказалась перед лицом пренеприятнейшего факта: к одиночеству добавилось ощущение неустроенности, страха перед будущим. Мила принялась развивать тему, но ее спасла Катя. Она появилась вовремя и оборвала цепочку уничтожающих мыслей.

— Почему вы мне не позвонили? — укоризненно спросила Катя, усаживаясь на краешек ее кровати.

— Не знаю, — солгала Мила.

— А я знаю.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Хочу начать разговор и дать вам возможность выговориться.

— Откуда ты такая деликатная? — язвительным тоном спросила Мила.

— Что же я должна сделать, чтобы вы почувствовали во мне родственную душу? — положив свою ладонь поверх прохладной руки Милы, спросила Катя. Ее глаза смотрели открыто, в них была готовность принять любой ответ. — Подскажите, мне тяжело разобраться в этом самой. Мне никто не помогает. Что я должна сделать, Мила Николаевна?