— Ты ничего не должна делать.

— Неправда.

— Не обязана, потому что даже мой родной сын проявляет верх равнодушия к моей персоне.

— Я — другое дело. Мы женщины, и всегда найдем общий язык. Так что мне сделать для вас, Мила Николаевна? Я готова, честное слово.

— Ты уже сделала, Катюша, — с благодарностью произнесла Мила. В этот момент она решила, что после операции обязательно будет общаться с невесткой чаще. Нельзя ее игнорировать, отталкивать, а Кирилл пусть поступает, как хочет. Мила улыбнулась. — Все будет хорошо… Наверное, все должно быть хорошо.

— Что, страшно? — понимающе спросила Катя.

— Есть немного. Даже зная, что не будет огромного шрама, ничего из того, что уродует тело, я боюсь. Само слово «операция» заставляет сердце выскакивать из груди.

— Зато уйдут приступы. Жизнь снова станет привычной, без уколов, таблеток, — быстро говорила Катя. — Как бы вас приободрить?

— Не нужно. Посиди просто. Не нужно ничего придумывать.

— Могу и не выдумывать, а сказать настоящую правду. Надеюсь, что она поднимет вам настроение, — Катя улыбнулась и, распрямив плечи, выдохнула: — Выздоравливайте и готовьтесь стать бабушкой!

— Что-что? — Мила улыбнулась, превозмогая боль. — Вот так новость. И когда же?

— В начале марта.

— Поздравляю, девочка, я рада. Я очень рада, — Мила действительно была рада. Она даже не ожидала, что сообщение так взволнует ее. Кажется, в свое время к известию о том, что у нее самой будет ребенок, она отнеслась более равнодушно. Эта милая девушка смогла пробудить в ней самые нежные чувства, и теперь все, что радовало Катю, автоматически радовало Милу. — Это замечательно. Теперь у меня есть повод выздоравливать побыстрее.

— Главное, не унывайте. Жизнь такая загадочная штука. Ей нужны постоянные компенсации. Получил хорошее — изволь пережить столько же негатива. Это закаляет человека, проверяет его на прочность.

— Да? И что дальше?

— Дальше? Достойно преодолевая трудности, перешагивая через черные полосы, человек, в конце концов, оказывается на белоснежном поле. Все только положительное, исполнение желаний, обретение смысла. Это моя теория, — с нескрываемым пафосом закончила Катя и выжидающе посмотрела на Милу.

— Сколько тебе лет? — внимательно глядя на Катю, спросила Мила. Она задала вопрос вовсе не для того, чтобы получить ответ. Ей хотелось сказать этим, что мудрость и терпимость этой совсем еще молодой женщины вызывает у нее восхищение.

— По теории переселения душ, я живу последнюю жизнь, — серьезно ответила Катя, поправляя завиток каштановых волос.

— Не слишком ли много теории? Пора перейти к практическим занятиям, — улыбнулась Мила. — Тебе пора домой. За окном лето, но уже август — дни стали короче. Я буду переживать, если ты поедешь затемно.

— Хорошо, Катя поднялась. — Я не знаю, пустят ли меня завтра…

— Не пустят — и не рвись. Занимайся собой. Тебе вредна излишняя суета. А за мной будет кому присмотреть. Я обо всем договорилась, — Мила старалась выглядеть спокойной. — Скоро будешь со мной гулять в больничном парке, все будет позади. А пока поезжай.

— Договоритесь, чтобы мне разрешили здесь переночевать, — с жаром попросила Катя.

— Это еще зачем? — Мила медленно села.

— Буду отвлекать вас своей болтовней.

— Поезжай, — Мила чувствовала, что последний укол, сделанный всего пару часов назад, скоро перестанет действовать. Зависимость от инъекций угнетала Милу. — Спасибо тебе, Катенька. Поезжай, а я завтра утром позвоню… Может быть, позвоню…

Оставшись одна, Мила скорчилась от боли и нажала кнопку вызова медсестры. Когда начинался очередной приступ, перспектива оказаться на операционном столе переставала казаться чем-то ужасным. Напротив, она сулила избавление от мучений, и эта мысль в какой-то степени успокаивала Милу, придавала сил. Пройдет ночь, всего лишь ночь, и все будет хорошо. Успокаивая саму себя, Мила старалась уснуть, но ей это никак не удавалось. Столько мыслей пронеслось в голове, словно вся жизнь промелькнула. Иногда казалось, что все происходило не с ней, на сколько вещей она теперь смотрела по-другому. Однако перемены во взглядах были запоздалыми. Мила ощущала себя несчастной, одинокой, отвергшей всех и вся. И ради чего? Раньше она знала, сейчас сомневалась. Она отчетливо поняла, что одиночество не для нее, и насколько бы ей сейчас было легче, если бы Максим был рядом. А ведь он знает, что она в больнице. Катя не могла не сказать. Почему же он не приехал? Сейчас его отсутствие беспокоило Милу больше всего на свете. Проблемы с работой, сыном, ссора с подругой — все это были такие мелочи. Миле был нужен Максим, и она всеми силами убеждала себя в том, что и она ему так же необходима. Он наверняка переживает. Ему не может быть безразлична ее боль. Уязвленная мужская гордость не дает ему сделать шаг навстречу. Или он попросту боится ее ответной реакции. Мила ворочалась. Она прокручивала в голове все, что происходило между ними накануне развода, и все больше убеждалась, что она была неправа.

Она вела себя ужасно. Максим всегда позволял ей быть капризной, избалованной, а она отвечала пренебрежением, постоянно пыталась унизить его, показать насколько она выше, успешнее, сильнее. Он столько лет терпел это. Терпел, потому что любил. Он хотел быть рядом несмотря ни на что. А ей было все равно. Она не замечала, как больно ранит его изо дня в день, как убивает его равнодушием. И его, и сына, и родителей — всех близких, до которых ей не было дела. Она не позволяла себя отвлекаться на такие мелочи, главным для нее всегда была работа, сначала журнал, потом — телевидение. Единственное, ради чего она была готова на жертвы — слава, успех и маленькие победы над собой, своим плохим настроением, самочувствием, страхами. Она не настолько была уверена в себе, как хотела показать. Ей всегда казалось, что кто-то наступает ей на пятки, идет по ее следу и вот-вот опередит, перечеркнув все старания. Может быть, поэтому Мила перебарщивала, иронично посмеиваясь над любителями гороскопов, предсказаний, над всеми, кто открыто показывал свою слабинку, стараясь оправдать собственные ошибки астрологическими прогнозами. А у нее не должно было быть слабых мест. К тому же у Милы всегда был Максим — ее тыл, ее опора. С ним она могла не притворяться. Он знал ее изнанку, любил ее разную, позволял быть разной. Но чаще она была отчужденной, холодной, молчаливой. Она так редко давала ему понять, что нуждается в нем…

Как же завидовала ей Ирка Хмелевская! Она прятала свою черную зависть за постоянными комплиментами и похвалами в адрес Смыслова. Наивная, она думала, что Мила ничего не замечает. Все было предельно ясно. Только натура у Смысловой была такова, что она получала удовольствие, даже осознавая, что является предметом зависти. Разорвать отношения означало обрести врага, а будучи вхожей в его дом, можно было чувствовать себя более-менее спокойно. Мила подчеркивала, что Ирина — ее лучшая подруга, доверенное лицо, и всякий раз провоцировала ее. Это было нечестно и жестоко, но Мила чаще, чем было надо, заводила с ней разговоры о неминуемом разводе. Как же ей было приятно слышать восклицания подруги, лживые попытки направить ее на путь истинный. Обе переигрывали и, кажется, теперь Хмелевская должна быть довольна. Максим свободен. Миле лишь однажды пришло в голову, что Ирина могла бы пустить в ход свое женское обаяние, чтобы заполучить его. Вряд ли она действительно смогла бы его полюбить, но получить кайф от того, что муж Милы теперь в ее объятиях, — это весьма вероятно. Наверняка она мечтала о таком муже, полагая, что уж она-то смогла бы сделать его счастливым, его и себя. Все ее разговоры о старомодности брака, никчемности современных мужчин — блеф. Мила с некоторых пор кожей чувствовала, что Ирина лжет. Когда точно произошла эта перемена, Смыслова понять не могла. Но Ирина вдруг изменилась, а после их развода вообще стала вести себя более чем странно. В ее поведении ощущалось явное превосходство, снисходительность. Она старалась быть тактичной, по старинке силилась вникать в проблемы подруги, но они явно не трогали ее души. Ее лицо не выражало ничего, кроме скуки и явного желания поскорее окончить разговор. Она больше не позволяла Миле приезжать в свой дом в любое время. Она теперь не желала быть готовой играть роль восхищенной слушательницы, всегда и во всем поддерживающей подругу.