— Кто — он? — спросила Глафира и посмотрела в глаза подругитак чисто и ясно, что Липочка усомнилась, а усомнившись, смутилась ипролепетала:

— Я пошутила. Просто так зашла, повидаться.

Однако, Глаша ей не поверила и, удивившись: “Кого это Липкау меня искала?” — повела атаку. Предусмотрительно затолкав подругу в кухню(подальше от Ваниных ушей), она прошипела:

— Как же ты мною мужа своего соблазнять собиралась, еслибегаешь тут с проверками даже тогда, когда он в честной командировке?

Липочка растерялась и брякнула:

— Я не мужа…

— А кого?! Кого еще ты тут можешь найти? — грозно вопросилаГлафира и ведь не покривила душой, потому что кроме Вани никого никогда домойне водила.

Переполненная праведным гневом, она схватила подругу за рукуи потащила ее по комнатам, приговаривая:

— Вот! Вот! Убедись! Удостоверься, что нет никого у меня!

И Липочка удостоверилась. Действительно, нет. Никого. Но гдеже Роман? Куда он делся? Уже, пристыженная, вернувшись домой, она спохватилась,что не заглянула под Глашину кровать! Но не идти же обратно… Под гулкие храпысвекрови Липочка рисовала себе картины одна другой страшней. В усмертьсоблазненный Роман валяется под Глашкиной кроватью (ему не привыкать), а она,как последняя дура, мечется по квартире подруги с криками: “Где он? Где он?”

— Какой ужас! — вздрагивала она от собственного воображения.— Хватит! Не надо больше об этом думать! Ну их, пусть что хотят, то и делают…

Но, вопреки своему желанию, Липочка думала. Все думала идумала. И чем больше она думала, тем меньше любила Глафиру и тем нестерпимеехотела увидеть Романа. Посмотреть в его бессовестные глаза и, быть может,залепить ему парочку пощечин! Да-да! Залепить! Хорошенько залепить, так, чтобыладонь сумасшедшим огнем горела! Зачем? Почему? С чего, вдруг? С чего?

Это мужские вопросы. Липочка по-женски чувствовала: залепитьона вправе! Смоляной смерч фантазий ее поглотил всецело, заслоняя реальность, иЛипочка уже не слышала простых звуков жизни: ни богатырского храпа свекрови, никапающей из крана воды, ни скрежета на балконе и… ни чьих-то осторожных шагов.Мир исчез, остались только ее мысли, черные мысли. Наконец она не выдержала и скриком:

— Нет, я больше не могу! — помчалась к Глафире.

Но не добежала: в прихожей ее за руку поймал… Роман. Поймали удивленно спросил:

— Куда вы?

— Надо мне, надо! — вырываясь, вскрикнула Липочка.

И сразу поняла, что уже не надо: он-то здесь.

— Вы здесь? — прошептала она и прикусила язык. Глупый языкедва не взболтнул: “Вы здесь, а не под кроватью у Глафиры?”

— Да, я здесь, — подтвердил Роман то, что было очевидно. —Но куда вы собрались?

— Я собралась… Я собралась…

Липочка растерялась. Говорить правду совсем не хотелось, а умнаяложь, как назло, не шла в голову. Любая женщина знает, что надо делать в стользатруднительные минуты: лучшая защита, это нападение. И Липочка напала.

— Где вы были? — забыв про свекровь, закричала она. — Я, какдура, носилась с кашей! Туда-сюда, туда-сюда! А вас и след простыл!

— Я был на балконе, — ответил Роман.

— Ха-ха! На каком?

Он разозлился:

— То на том, то на этом. Знаете ли, я, конечно, еще далеконе старик, но уже и не мальчик, чтобы через перегородки скакать. Ладно, скакал,пока с обыском нагрянула только Глафира, но когда и вы присоединились к ней,мне стало обидно. Вам-то зачем в ее квартире обыск понадобился?

Липочка отвечать не собиралась. У нее у самой хваталовопросов.

— Вы хотите сказать, что Глаша вас не нашла? — заранее неверя ни одному его слову, спросила она.

— Надеюсь, что нет, — ответил Роман, чувствуя ее недоверие имедленно вскипая.

— Тогда где же вы были, когда я вам кашу приносила?

— Наверное, я в это время Глашину кашу ел, — чистосердечнопризнался Роман, чем окончательно убедил Липочку в том, что он лжец.

Поверить в то, что помешанная на стройности своей фигурыГлафира тайком от всех трескает манную кашу, Липочка не могла. Кому же тогдаона ее варила? Пончикову? Но Пончиков только пьет, он давно уже не закусывает.

Когда же Роман сообщил, что съел две порции каши — вторуюкак раз тогда, когда с обыском нагрянула Липочка — тут уж стало ясно: он нелжет. Ему Глафира кашу и варила! А кому же еще?

— И вы будете утверждать, что между вами ничего не было? —сделала стойку она.

Роман опешил:

— В каком смысле?

— В самом прямом! Признавайтесь, вы спали с ней? Спали?

Сообразив в чем его подозревают, Роман испыталпротиворечивые чувства: здесь были и протест, и удивление и вопрос… В любомслучае ему не хотелось, чтобы Липочка плохо про него думала. Он началоправдываться и запутался вконец. Проще было бы сказать все как есть: Желтухинне в командировке, а у Глаши, ему она кашу и варила. Но как раз этого Романсказать и не мог, не хотел он расстраивать Липочку. Пришлось отпираться. Снепривычки он делал это неумело. Она наседала, он пасовал…

Шум поднялся ужасный; как же тут не проснуться свекрови? Таки случилось, в конце концов Марьванна выросла на пороге прихожей и грознорявкнула:

— Молча-ать!

Липочка и Роман дернулись, как львы от хлыста дрессировщика,и застыли. “Все пропало!” — читалось в ее глазах. “Вы этого хотели?” — взлорадном отчаянии вопрошали его глаза.

А Марьванна, не тратя времени даром, чинно повела свойдопрос:

— Кто таков этот хлыщ и с чем к нам пожаловал?

Пока Роман беспомощно хлопал глазами, Липочка быстро нашласьи почтительной скороговоркой доложила:

— Это, матушка, Рома, Глашин дружок. Пончиков внезапно домойвернулся, а Рома — к нам на балкон. Я гоню его обратно к Глафире, а он не идет.

Вот когда наступил момент истины — момент проверки напрочность симпатий Марьванны к Глафире. А они оказались на диво прочны:Марьванна, эта поборница нравственности и чистоты, простила Глафире блуд. И нетолько простила, но и взялась его покрывать.

— Да ты шо, девка, сдурела, — закричала она на невестку. —Куды-й ты парня-то гонишь? Прямо в лапы к ревнивцу! К бесноватому алкашу!

На самом деле безобиднее Пончикова трудно человека сыскать,но Липочка об этом не думала. Она растерялась.