— Что случилось? Проблема? — Полицейские смотрели на меня с любопытством.

Теперь надеяться можно было только на себя. Я собрал воедино всю свою силу воли, знание жизни и людей, опыт ветеринарной практики в деревне, преподавания иностранного языка без языка посредника и просто природное обаяние и самообладание.

— Бонита чика, — сказал я и повторил тот жест, который на языке этих кренделей означал «красивая женщина с длинными волосами».

— Si, — понимающе согласились они.

— La hermana de mi madrе.

Да, снова кивнули они: сестра твоей матери. Родственница. И что дальше?

— Муй мал, — сказал я и показал на сердце, воспользовавшись версией Кнопкина. «Муй мал», — по-испански «очень плохо», как и фраза «muy bien», означающая «очень хорошо», и «normalmente», то есть «нормально», относится к числу слов, обязательных для изучения на языке страны пребывания, потому что эти три фразы помогают выразить почти весь спектр чувств и эмоций, необходимых для элементарного выживания. Это я знал с тех пор, как целый год преподавал русский язык студентам из Афганистана[4]. Соответствующие интонации и жесты помогут вам совершить самые разнообразные действия: от скандала до покупок и даже флирта с местным населением.

— Мужчина говорит — «очень плохо», — повторил я, скомбинировав кое-как глагол «hablar» и существительное «hombre». Впрочем, они и так все поняли, их испанский был не сильно лучше моего, но, наверное, моя физиономия говорила сама за себя.

Полицейские исчезли за театральными кустами, а когда появились снова, решение было принято.

Не прошло и пяти минут, как мы уже мчались на полицейской машине по дороге, ведущей на океан. Торг состоялся, колесо фортуны провернулось неожиданно, поднимая меня из ямы, в которую сама же фортуна пару часов назад меня и засадила. Я отдал все имевшиеся у меня доллары: набралось почти триста с учетом того, что я разменял на сок и воду. В общем, судя по благосостоянию жителей деревеньки и местным ценам, этой суммы им могло хватить не на одну неделю безбедной по их меркам жизни, так что они не сильно проиграли.

Было не до шуток, но в такие моменты обычно всякая ерунда лезет в голову. Я подумал, что Виктория поржет, когда узнает, что ее здоровье было обменяно на здоровье одной безродной эквадорской суки и две ушные пробки старого индейца. Видимо, мозг действительно умнее нас и знает толк в самозащите. Я рассмеялся. Полицейский за рулем посмотрел удивленно. Потом мужик сказал мне что-то, но даже по интонации я не смог понять, утешает он меня, советует что-то или просто говорит о погоде. Я набирал Пашин номер, но он, как и номер Вики, больше не отвечал. В конце концов я просто разревелся. Мужик пару раз покосился в мою сторону, включил мигалку на своем пикапе, и уже через десять минут мы были на месте.

Касабланка — одно из самых элитных мест отдыха на побережье Эквадора. Въезд сюда только по специальным пропускам, однако у полицейской машины редко возникают проблемы с идентификацией, тем более, у входа уже дежурили несколько полицейских пикапов, которые, видимо, стояли здесь с самого утра и прибыли еще на вызов по утопленнице. В каждой машине у входа сидело по полицейскому, они посмотрели на нас с любопытством, что-то крикнули водителю, но так же быстро потеряли к нам всякий интерес после ответа моего индейца. Несмотря на то, что солнце давно село, на пропускном пункте нам открыли без лишних вопросов.

— Куда дальше? — судя по всему, спрашивал мой спутник, но я и сам не имел ни малейшего представления, куда.

Рассудив, что вряд ли на океан приехало много моих соотечественников, чтобы отпраздновать День Независимости Эквадора, я просто спросил у охраны и не прогадал:

— Русские? Где русские? Донде? Руссо?

Охранник сощурился, долго разглядывал меня круглыми черными глазами, похожими на виноградины, но, кинув несколько взглядов в сторону мигающей полицейской машины, показал пальцем на гору.

— Каса рохо.

Дальше он что-то объяснял, перекрещивая ладони, однако я уже и без всяких подсказок увидел этот самый каса рохо — красный дом на склоне.

Несмотря на поздний час, на курорте было светло, будто день не закончился: гигантские прожекторы, как на стадионах, освещали поля для гольфа, а все дома подсвечивались веселыми разноцветными гирляндами. Русских символично поселили в доме с красной подсветкой. Видеть ночной гольф было странно, потому что мне всегда казалось, что эта игра, изобретенная шотландскими пастухами, которые на долгих выгонах развлекались тем, что загоняли камни в кроличьи норы, предназначена для светлого времени суток. Впрочем, что я знаю о гольфе и о жизни, подобной той, что открылась моим глазам на тихоокеанском курорте.

Поняв, что проблема решена, мой новый знакомый отсалютовал, улыбнулся и начал разворачивать пикап. Я поклонился ему в знак почтения, приложив руку к груди, и это его почему-то очень развеселило. До сих пор не знаю, в чем было дело. Он засмеялся во весь рот, показывая желтоватые неровные зубы, и отчалил, видимо, в неплохом расположении духа, несмотря на непредвиденные траты на бензин и почти даром ускользнувшего «наркокурьера».

Было около десяти вечера, но спать на элитном курорте не собирались. Вверх-вниз по горе сновали тук-туки и небольшие гольф-кары, респектабельная публика упражнялась с клюшками. Никакой паники по поводу того, что сегодня утром в океане произошло землетрясение, вызвавшее большую волну (некоторые даже поговаривали о цунами), которая прибила к берегу труп женщины, не наблюдалось.

Играла музыка, раздавались радостные крики игроков-гольфистов, но все это перекрывал гудящий, ощутимый на уровне ребер звук. Он как будто поднимался из самого моего нутра и только потом достигал ушей. Я не сразу понял, что это и есть звук океана: на моем жестком диске до этого дня не было такой звуковой дорожки. Ощущение было незнакомое, тревожное. Совсем не похоже на звук моря. Морская волна, даже штормовая, так не гудит. Море шумит, волнуется, переговаривается, океан же говорил что-то равнодушное, не слыша никого, кроме самого себя. Видимо, это и называется «стихия», которой совершенно нет никакого интереса до наших человеческих дел. Значит, берег где-то недалеко.

Все жилые дома располагались на горе: чем выше в гору, тем проще домики. Внизу — самые роскошные виллы, с колоннами, водяными горками и даже целыми аквапарками, благоухающими садами, гипсовыми львами, тиграми, пантерами и живыми павлинами, важно вышагивавшими по периметрам своих садов, словно часовые. Самые верхние домики забрались так высоко, что их было не разглядеть.

Каса рохо находился приблизительно посередине между павлинами и этими жилищами Карлсонов — любителей гольфа. Я побежал вверх по обочине дороги. Пустые тук-туки, спускавшиеся с горы, сигналили, дескать, готовы подвезти, но вся наличность до последнего доллара осталась у моих новых индейских друзей, и мне нечего было предложить им.