Я закрыл глаза. Если Павел Кнопкин не пожалел родного брата, то что ждет всех остальных? Вика, конечно, все поняла. Это было слишком очевидно. Никакой крысы не существует и в помине.

Именно поэтому Паша лично приехал к нам в Кито: установить контакт, уверить в своей открытости и вручить переписку, которая прямо указывала на девушку Анну, якобы причастную к сливам.

Я вспомнил их с Викой разговор по скайпу, в котором он использовал все эти НЛП-якоря и наживки, чтобы понравиться, войти в доверие: переход на «ты», все эти прямые обращения к собеседнику, как бы невзначай «знаешь», «слышишь», «ты же понимаешь», разговор о лингвистике и даже прямой незамаскированный флирт. Умелый манипулятор входил в доверие.

Цена вопроса по сравнению с сингапурской историей возросла, ужесточились и Пашины методы. Теперь он готов не только обвинять в шпионаже, но и убивать.

Только какую роль в этой истории собиралась сыграть Вика? Зачем поехала на океан?

Виктория Берсеньева против канадского миллионера и его самолета с адвокатами? Лингвистика против убийцы? В такое невозможно было поверить, потому что это — прямой путь в заложники и заведомо проигранные торги, а Виктория не идиотка.

Еще вчера она высказала очень мудрую мысль о том, что фирма Пашина, и пусть он в ней делает, что хочет. А мы вместо океана должны были ехать в аэропорт!

Послышалась какая-то возня, как будто кто-то скребся по дереву. К счастью, в надмирной дыре все было тихо, но, оглянувшись, я заметил какое-то движение возле стойки, за которой сидел толстяк-охранник. В тусклом свете единственной лампочки я разглядел ту самую пегую псину, которая лаяла на меня, словно целая свора, во время задержания. Она пробралась к стойке и разлеглась, вздыхая совершенно по-человечески.

Мой надзиратель дремал. Двое других полицейских сидели снаружи, курили какую-то вонючую траву — тоже мне, поборники трезвости! — и играли в карты.

Я снова открыл компьютер.

Следующий документ в папке ПАША назывался «Нина Скороходова».

Это была фотография какой-то юной девушки, не красивой, а скорее хорошенькой, с необыкновенно пухлым для такого маленького личика красным ртом, как будто она только что наелась ягод или ее лихорадило. У Нины Скороходовой были яркие глазки, волосы она зачесывала за уши. Из школьной блузки торчала тонкая шея. Синяя юбка обхватывала плотные, уже хорошо сформированные бедра. Фотография была старая, сделанная еще на пленочный фотоаппарат, а потом перефотографированная на цифру, видимо, для соцсетей.

Еще один файл хранил скрины переписки Виктории с некоей Ниной Иванцовой. Судя по аватарке, Нина Скороходова и Нина Иванцова — это одно лицо. Девушка была одноклассницей Павла в бобруйской средней школе.

«Он учился с нами только 2 последних класса, — сообщала девушка. — Откуда приехал — не говорил».

Больше она почти ничего не могла рассказать про Павла. Учился плохо, в школе почти не появлялся, девочкам не нравился — в этом месте стояла куча смайликов. Оказывается, когда-то Павел ухаживал за Ниной, но она его послала. Рыдающие смайлики. Потом смеющиеся до слез.

Нина уже давно замужем, у нее трое детей и все от мужа.

«Мы никогда больше и не виделись! Я дала одно интервью местной газете. Просили рассказать про школьные годы. А потом пошло-поехало. Тайный ребенок, тайные встречи. Муж меня чуть не прибил. Едва не развелись. Вот и вся моя маржа с этого знакомства. А на встречи выпускников, как вы понимаете, Паша не приходит».

Еще одна тайна Павла Кнопкина. Кто он на самом деле, откуда его семья приехала в провинциальный белорусский город? Зачем?

Иногда в жизни возникает ощущение, что кто-то большой, далекий, но почему-то неравнодушный, специально устраивает так, чтобы все уладилось само собой. Но ты-то тоже был там, сидел по уши в той самой ситуации и точно знаешь, что так, как она вдруг уладилась, само собой сложиться не может. В античной трагедии это изображалось как явление бога из машины. Современные авторы достигли большего мастерства в описании неожиданных спасительных событий. Магическое «вдруг», фрейдистское «во всем виноват пенис», романтическое «так устроила любовь» и многое-многое другое. Это мастерство, впрочем, не имеет никакого отношения к пониманию того, какие на самом деле силы и причины крутят ручку этого странного поворотного круга, когда неизбежное крушение вдруг оборачивается благоприятным исходом.

Мои нерадостные мысли прервал тонкий скулеж. Сука привалилась к стойке и подвывала. Мой надзиратель что-то пробормотал, выплыл из своего укрытия и, склонившись над собакой, говорил ей, судя по интонации, что-то жалостливое и утешительное. Только сейчас я заметил, что одна из молочных желез животного распухла, посинела и, несомненно, доставляла суке мучения. Видимо, собака уже давно страдала от раковой опухоли.

Игроки в карты оторвались от своего занятия и тоже встали над бедолагой.

Они цокали языками и что-то говорили друг другу, судя по тому, что один из них постоянно поглаживал свою кобуру, обсуждали, не пристрелить ли несчастную собаку. Толстяк налил собаке воды, но она не стала пить.

От моей единственной в жизни ветеринарной практики в деревне меня отделял уже целый год, но все-таки я подумал, что вряд ли онкобольной в такой стадии смог бы кидаться на предполагаемого наркопреступника, даже если от его поимки зависело бы благополучие всей деревни на несколько лет вперед.

Толстый полицейский вздохнул и снова отправился за стойку. Картежники заняли свои места на улице перед сараем. Я присмотрелся и, когда собака слегка повернулась, выставив на обозрение живот, просто ахнул. Два ее нижних соска были сплошь усеяны фурункулами и язвами и напоминали не собачью плоть, а грозди мелкого винограда. Заметив, что я смотрю, собака подняла голову, показала зубы, но в этот раз вышло не грозно, а скорее жалобно.

— Иди сюда, — попросил я ее по-русски, и животное подняло уши, впервые услышав такое странное к себе обращение.

— Иди, иди!

Я сложил пальцы, как будто собираюсь дать ей еды. Полицейский посмотрел на меня вопросительно, но промолчал.

Глаза животного были полны напряженного внимания и тоски, как у студента на последней в семестре лекции, когда он прогулял все остальные и вдруг осознал, что профессор говорит красиво, но непонятно, а экзамен послезавтра. В конце концов, видимо решив, что она, как и тот студент, все равно ничего не теряет, собака тяжело поднялась и медленно направилась в мою сторону. Правы философы во главе с Шопенгауэром: люди — проклятье этого мира, а животные — истинные его хозяева и проверка для каждого из нас на человечность.

Лично мне эти проверки сваливаются на голову откуда ни возьмись. Например, в Москве моего возвращения из командировки ожидает один представитель животного мира, тезка апостола, в честь которого собирался назваться несостоявшийся падре Михаил, — Филипп. Не знаю, как кому, а мне это имя точно доставляло одни неприятности. Филиппом зовут моего кота, точнее кот не мой, а хозяйки квартиры, которую я снимаю. Год назад я получил это недоразумение природы вместе с доставшейся задешево квартирой, и с этого начались мои мучения.