игру? Не дали знать дежурившему командиру, что в казарме посторонний? Кто в наряде. Кто спал. А было темно, поздно. Те играли в глухом закутке. Кудрявцева и Захарова, видно, побаивались.

Шилов при встречах только вздыхал:

- Эх, Александр Александрович, как у вас сначала все хорошо получалось. Я даже удивлялся. А теперь? Разве можно быть таким вспыльчивым?

Одинцов подъехал иначе:

- Что ж вы, Сан Саныч, как в старой армии. Чуть что, сразу солдату по морде. Ведь в этом нас, офицеров, ваши товарищи всегда обвиняли, и напрасно. Пропаганда: Редчайшие случаи были, когда офицер распускал руки.

Через два дня ревтрибунальский следователь, вызвав Вермишева к себе на Соборную, огорошил:

- Мы должны привлечь вас к ответственности по обвинению в превышении власти. Вот показания вашего начальника штаба Одинцова. Он считает, что имелась возможность избежать столкновения.

Срыв, несдержанность? Может быть... Но избежать столкновения он не мог. Дисциплина в батальоне сейчас главное. Что было делать? Уступать грубой силе, злу, произволу? Нет! С непротивлением покончено навсегда.

Да, срывы были. Они причиняли страдания, мучения, но были. Мы располагаем таким документом:

«Фракция коммунистов при Петроградском областном комиссариате труда настоящим удостоверяет, что член РКП(б) тов. Вермишев служил в Петроградском областном комиссариате труда в качестве юрисконсульта в течение пяти месяцев.

За все это время фракция знает тов. Вермишева как преданного и полезного партийного работника, отдававшего все свои организационные способности на пользу дела Петроградского областного комиссариата труда.

В настоящее время Вермишев принужден оставить данную работу из-за инцидента, имеющего личный характер, со служащим комиссариата и только потому, что он произошел в стенах комиссариата. Фракция считает, что данный инцидент не может служить основанием для лишения тов. Вермишева какого бы то ни было доверия и возможности продолжать плодотворную деятельность в других советских органах, тем более, что, по мнению фракции, в этом инциденте есть элементы интриги со стороны лиц, чуждых коммунизму и близких к открытому саботажу в советских органах.

11 ноября 1918 г.»

Этот эпизод комментирует биограф А. Вермишева ленинградский писатель Яков Львович Сухотин в своей книге «Песню расстрелять нельзя!».

«Что же произошло? Чем была вызвана такая необычная характеристика? Оказывается, один из служащих комиссариата явился с незаконной просьбой к Вермишеву, дождался момента, когда тот остался один, и предложил ему взятку. Тот покраснел от гнева, потерял на секунду самообладание и дал подлецу пощечину...»

Там же на Соборной, у трибунала встретил Воронова-Вронского.

- Может быть, зайдем к нам? Мы с вами так редко видимся.

Идти не хотелось, но обещал Кандюрину помочь выяснить, что за салон.

Опять полный дом. Та же бледная и, кажется, не вполне трезвая Елизавета с сумасшедшей Маргошкой, ждущей случая спросить, не видел ли кто ее Сержа. Те же Одинцов и Шилов. Доктор - тоже к вечеру навеселе. Карты. Нет полковника Алексеева, вкрадчивого хама. Сегодня партнером у них кооператор Костин. Кроме них мелькают еще какие-то личности, но они на переднюю половину не заходят или не допускаются. Скорей всего, загулявшие актеры вороновского театра.

Зато с Макасеем Холмским Воронов-Вронский принялся знакомить комиссара вторично.

Михаил Константинович Ступин, по сцене Макасей Холмский, низко склонился в цирковом комплименте:

- Артист, иллюзионист, персидский факир, комиссар магов и эмиссар волшебников, к вашим услугам.

Все охотно засмеялись, благоволили юноше.

- Вот смотрите, - сказал доктор, - пришел сюда из Петербурга пешком, пробирался по дорогам, показывал фокусы, читал монологи Гамлета крестьянам. А все отчего? Любовь! Вы когда-нибудь были так влюблены, чтобы пройти полторы тысячи верст пешком? Я, например, увы...

- Я вас мог видеть в Петербурге, на сцене, в каком театре? - спросил Александр.

- Никогда!! - гаркнул Макасей. - Никогда моя нога не переступит гнусного порога погрязшего в разврате и лжи буржуазного театра. Эти бархатные кресла, позолота, нарисованные задники, суфлерские будки, что может быть пакостнее! Эти кругленькие животики первых любовников!

- Ну-ну, полегче насчет животиков, - сказал Шилов.

- Ты-ы не верь мне ни в чем... - заголосил Макасей - Я как ветер степной, буря в сердце моем, власти нет надо мной!.. Песня анархистов, - объявил он. - Стихи Всеволода Волина.

- Сочувствуете анархизму? - полюбопытствовал Александр-

Ответить Макасею помешала эльфообразная Марина.

В белом платье, с цветком гладиолуса в руке она ухитрилась, лавируя между креслами и ширмами, сделать три-четыре высоких балетных па и, как-то по особому подвернув ногу, технично приземлиться возле стола.

- Это прыжки по Далькрозу, нас так учили, - сообщила она, легко взлетая с пола.

Она заявилась сюда к родственникам подкормиться, а Макасей, его никто не звал, отправился за нею, и она ценит его самоотверженность, хотя...

Но комиссару уже горячо тряс руки маленький итальянец Жан Антонио Рибо.

Жан Антонио родился и живет в Неаполе, но прадедушка его был француз, наполеоновский полковник и состоял при Мюрате. Сам Жан Антонио аввокато и джьорналиста. Он участвовал в мовименто операйо - рабочем движении, а также в мовименто сочиалиста. Когда услышал, что в России произошла революция, примчался как ветер, чтобы увидеть все своими глазами. Учит русский язык, потому что влюблен в революцию. Он путешествует уже два года, был в Петрограде, в Москве, Твери, Вологде, Саратове, посещал заводы, жил в деревне.

В Ельце он задержался для ознакомления с коммунами агриколе. Пишет статьи для газеты «Соха и молот», печатается в московских «Известиях», в газете итальянских социалистов «Аванти!», в петроградской прессе. Особенно- поразила его коммуна агриколе в селе Знаменском. Поля, огороды в образцовом состоянии. Хозяйство общественное, люди работают по мере сил и возможностей, а распределение поровну, по едокам. Красиво. Об этом мечтают и в Италии, но у вас уже сделали, свер шили. Вы - первые. Супербо!

- У Дмитрия Николаевича Ремера, в Знаменском имение всегда было образцовым, - невинно подтвердила Маргошка.

- Он и коммуну хорошо организовал, - от души захохотал доктор.

Итальянец прекрасно разобрался в этих репликах. Это было конечно проявление буржуазного раздражения против социального прогресса. Люди не меняются сразу, им легче смотреть назад, где все, хотя и плохо, но известно, чем в будущее, в неизвестность, которая страшит. Как тактичный европеец, он промолчал, его дело учиться и аплодировать, а не давать советы. Русским коммунистам он желает аванти и только аванти!

Александр испытывал симпатию к маленькому итальянцу с кавказским темпераментом за драгоценное умение восхищаться и сопереживать. Трогало и то, что неаполитанский социалист чувствовал себя в суровой военной нашей жизни как рыба в воде и не хотел никуда уезжать, где потеплее,