А Елизавета, - ух какой взгляд! - догадалась, что речь идет о ней.

- Поначалу история еще обычна... - начал Воронов-Вронский, приглушая голос - Первая красавица и первый жених в городе. Подходят друг другу по всем от бога данным статьям. Силантьев богат, умен и бешено энергичен. Все складывается как нельзя лучше, свадьба назначена на осень. Весною он едет по поручению отца в Москву и Петербург, закручивает большие дела, но закручивает и роман с замужней дамой. Эпизод банален, но не для нашей героини. Она отказывает жениху. Он женится на другой, на деньгах. Елизавета выходит за Малова, товарища ее детских игр и ближайшего друга Силантьева. Силантьев богатеет на елецком хлебе, Малов, который славится своим бескорыстием и совестливостью, у него в главных советниках. У Силантьевых рождается дочь, Маловым бог детей не дает. Вы скажете, опять история банальная? Ошибаетесь. Ибо под корой елецкой благопристойности, верности долгу и устоям кипят страсти. И какие! Происходит революция. Она развязывает не только классовые и политические силы, она высвобождает и порабощенные личные чувства! Тому пример наши герои. Смотрите, что делает Силантьев. Он отправляет жену и дочь, его батюшка уже умер, в Швейцарию. А сам предлагает Елизавете соединить их жизни, то есть бросить мужа и бежать с ним!

Зажегся теперь по-настоящему, плюс актерский кураж, плюс выпитое. Неплохая интермедия.

- И Елизавета соглашается? - спросил Александр.

- Допустим, - нахмурился он. - Теперь возникает вопрос, почему Малов, муж Елизаветы, обретается ныне в усадьбе госпожи Орловой? Ответ такой: после разгрома елецких эсеров решил уйти в сторону, не мозолить в городе глаза, изобразить частного человека, скромного сельского жителя. По-моему, довольно глупо. В имении он заметен больше, чем в городе. Да и само имение четыреста лет как на виду, за ним негласный надзор с шестнадцатого века. В здешних архивах я видел доносы на одну из прабабок Анны Орловой еще екатерининских времен. Другой вариант - у него роман с Орловой. Не верю. Непохоже. Он размазня. Хоть и неглуп, но лишен инициативы, способности к самостоятельному действию. От рождения второй номер. Почему остался в Ельце, когда ему фортуна улыбнулась - он получил Елизавету, - почему не бежит с нею куда глаза глядят? А потому, видите ли, что не может обидеть Силантьева, который ему верит. Все вранье! Привык! Удобно устроился, не может расстаться с приятной ролью друга и советчика у мильонщика. Но главное - ситуация доставляет ему наслаждение. Он упивается тем, что тут все жертвы, он, она, сам Силантьев. Есть, правда, еще один человек, который мог бы стать соперником Силантьеву, но он вынужден был уехать...

Воронов-Вронский выдержал паузу и продолжил:

- Малов по натуре трус. И бессребреник он, потому что трус. Всегда при чужих миллионах и при чужой женщине... И это «всегда» вдруг кончается. Силантьев делает неожиданный шаг. А Елизавета, раскрепощенная революцией, соглашается. Правда, не сразу. Опасается, что своим поступком убьет этого мерзавца Малова. Да и не может тотчас простить Силантьева... кто там разберет женское сердце. Проходит несколько месяцев. Быть может, она все-таки ждет, что тот, третий, позовет ее... Они с Силантьевым сидят в Ельце и не двигаются с места. Тут несомненно что-то даже большее, чем любовь. Эта женщина была его предназначением, и он всегда это знал. Теперь, когда дело его жизни с революцией рухнуло, у него осталась только она, Елизавета. И он шел из-за нее на смерть. Ведь сидеть здесь, в Ельце, для него было равнозначно смерти. Расстрелять его могли в любую минуту. Но ведь сидел, ждал. И дождался...

- Пока непонятно, - пожал плечами Александр.

Рассказчику нужно было перевести дыхание.

- Силантьев ранней осенью восемнадцатого года лает свое предложение. Она чувствует, что это уже всерьез. А Малов сразу все сообразил и по-настоящему испугался. Испугался, что эти титаны духа сметут его со своего пути. Их уже ничто не остановит, ни его слезы, ни его умные речи, ни апелляции к чувству долга, ни разговоры о совести. А общественного мнения для них больше не было. И церковь их тоже не держала, ни бога, ни черта они уже не боялись, да и какая сейчас церковь, - скорчил мину Воронов-Вронский, - все словно с цепи сорвались. Малова могла выручить только интрига. Сообщить жене, сговориться с родственниками, написать - нота бене - донос! Но он озабочен тем, чтобы сохранить лицо, репутацию порядочного человека. Ему выгоднее принять позу великодушия и всепрощения, сделать вид, что он добровольно уходит, смиряется перед великой любовью. Комедиант! Удивляюсь, как Орлова может переносить его! Не видит, что он ничтожество? Хотя он достаточно хитер. И быть может...

Он задумался, вдохновенно глядя в угол, новая идея осенила его.

- Не кажется ли вам,, что этот человек, очутившись перед фактом крушения так долго и хитро воздвигаемого им здания, ведет себя не так, как я только что предположил... Ведь в глубине души он считал, что основная фигура - он, что он держит этих людей в своих руках. И тут эти люди от него ускользают. Он потрясен, он в ярости. Как они смеют! Может быть, он понимает, что ему наконец-то указали его настоящее место, сказали: пошел к черту! И - не прощает!.. Что делать в этом случае? А все что угодно. Он готов на все.

И что сей сон значил? Театр персонально для Александра? Воронов-Вронский пытался что-то подсказать, суфлировал. Хочешь елецкую семейную трагедию - пожалуйста! Но в самом деле, уж не пригрезился ли весь этот разговор? Не зародился ли он в буйном воображении? Длинновато, верно. Кто-то из писателей говаривал: «простите мне длинноты, у меня не было времени написать короче». А в каком же свете выставлен здесь Малов?

Елецкая «Соха и молот» сообщила:

«В Ревтрибунале... состоялось заседание военно-полевого рев. трибунала. На заседании были разобраны следующие дела:

...Комиссара 42 запасного батальона А.А. Вермишева, обвинявшегося в превышении власти... За недоказанностью обвинений вышеизложенное дело прекратить».

Ниже имеется пункт: «Красноармейцев 42 запасного батальона Кудрявцева Михаила и Захарова Ивана, обвиняющихся в картежной игре, в угрозах политкому, в возбуждений мобилизованных, в противодействии власти и дезертирстве - расстрелять».

Разом все полетело в тартарары. Он попытался приостановить исполнение приговора - батальон не сегодня завтра отправят на фронт, пусть эти двое оправдаются в бою. Но Кандюрин, к которому он обратился как к члену уездной оперативной пятерки по борьбе с дезертирством, был непреклонен:

- Идешь на попятный, толстовец? Дал по морде