— Конечно… — смущаюсь я.

— Ночью "дружить" было приятно? — снижает голос.

От его низкого бархатного тембра, внезапно и неконтролируемо как цунами, обрушиваются все эмоции и ощущения наших ночных шалостей! Я помню как и что этот тембр шептал мне… Меня взрывает изнутри, бёдра сжимаются от короткой слепящей судороги. Задохнувшись, открываю рот, едва сдерживая стон.

Богдан вытирает губы салфеткой.

— Ну всё, подружка, я полетел, — поцелуй в макушку. — Не шалите здесь… Вернусь, пошалим вместе.

Обмахиваюсь руками, пытаясь прийти в себя.

Ну какой!..

Это будет ой как непросто, Синичкина…

Богдан

Богдан: "Как у вас дела?"

Синичка: "Хорошо. Мне сегодня вечером нужно будет уйти. "

Богдан: "Куда?"

Синичкина: "Богдан Максимович… "

Прямо слышу сочащееся осуждение. Уже несколько дней играем в снегурку — прохладная и не тает.

Богдан: "Куда? Мало ли что. Я должен знать, откуда тебя эвакуировать."

Синичкина: "Если что я позвоню и скажу".

Зараза!

И так всего трясёт от токсикоза. Она мне ещё тестостерона добавляет!

Богдан: "Ты обещала ждать! "

Синичкина: "Я помню".

Щелкаю чайником, чтобы первый раз за весь день выпить что-нибудь горячее.

— Касьянов, у нас ещё один труп.

— Мать их… Озверели они, что ли? Сгоняй, а?

— На твоей "земле". По распоряжению Лобова принимать должен закреплённый опер.

— Да помню я, — закатываю утомленно глаза, с тоской глядя на закипающий чайник. — Ты по прошлому упокоенному "возбудился"?

— Неа. Не подписали.

— Почему?

— Только догадываться могу… Формально, недостаточно улик.

— А сам что думаешь?

— Там квартирка осталась неплохая. Если возбудить дело, наследники в права не вступят. Они хотят версию с естественной кончиной. Хотя судмедэксперт в заключении написал острая сердечная недостаточность, вызванная приёмом аналога клофелина. Передоз, короче. Но потом переиграл.

Стреляет взглядом наверх.

— Чью-то лапу позолотили.

— Я даже знаю чью, — многозначительно переглядываемся. — У тебя есть первое заключение эксперта?

— Есть…

Смотрю удрученно в окно. Что нам с ним делать?

— Собери первоначальную версию дела. В сейф положи. У меня там уже три таких.

— Ты их с какой-то целью собираешь?

— Пока не знаю.

Так и не попив чаю, еду на место, по дороге просматриваю сообщения.

Зараза ты, Синичка. Сложно тебе написать пару тёплых слов?

Телефон в руках вздрагивает.

Марина. Ну что ты каждый день названиваешь-то?!

Мне сильно неспокойно по поводу её звонков. Прямо теряю мир в сердце! И хочется швырнуть телефон об стену. А лучше об голову кому-нибудь. Но пока подходящей головы нет. Да и телефон жалко.

Притормозив рядом с дежурным бобиком, так и не найдя равновесия, решаю перезвонить.

Держа телефон у уха, молча тяну руку коллегам и своим стажёрам. Марина не отвечает.

— Кто? — киваю на труп, укрытый простыней.

— Женщина, бытовуха.

— Ясно. Свидетели есть?

— Есть, но показания давать отказывается, вознаграждение за содействие требует, — показывают мне мужика лет сорока, лысого и борзо смотрящего мне в глаза. — Никакого общественного сознания, короче.

— Кого он требует?! — раздражённо торможу перед лысым.

— Деньги гоните, я знаю, есть такой закон! Или будешь до седьмого пришествия убийцу искать. А потом до десятого его вину доказывать!

Хватаю его за шкирку, волоку к бобику.

— Э! Ты чо! — возмущается, пытаясь вырваться.

Тюкнув об дверцу, заламываю ему руки, надеваю наручники.

— Оформлять как подозреваемого. Пришить сопротивление при аресте. В СИЗО. Потом разберемся.

— Мужики… Мужики!.. — сдаваясь, бормочет свидетель. — Я всё расскажу. У меня это… Сознание пробудилось.

— С просветлением, — рычу я. — Но до седьмого пришествия в позе лотоса на нарах посидишь, подумаешь над своим поведением.

Его усаживают внутрь, несмотря на протесты и угрозы. Дверь захлопывается.

— Долго не мурыжьте, подпишет все показания, отпускайте под подписку. В СИЗО и без него грязи…

— А вы чего такой резкий, Богдан Максимович? — ржут стажёры.

А мне девушка не даёт! Хочется язвительно рявкнуть мне. И я как бомба с разрывными…

Сдерживаюсь. Плечи передёргивает от напряжения.

Чего так накрывает то? Я вообще стойкий оловянный солдатик. Но ни когда же голодному под носом куском любимой еды водят. У меня от запаха её волос и вечно крутящейся рядом задницы кукуха взлетает и об потолок бьётся!

А спать так вообще перестал. К утру матрас пропороть можно! Я через неделю на людей кидаться начну, не то, что на отморозков.

— Нормальный я, — пожимаю плечами.

Сдержанный… Всего один раз об дверцу чувака шмякнул. Хотя за такое надо было как следует постучать. Свидетели в таких делах часто наполовину соучастники. Денег ему ещё, ага…

Марина опять.

— Да!

— Здравствуй, Богдан.

— Может и здравствовал бы, не будь бывшая жена эгоистичной сукой, — скорее по инерции кусаю её.

Эмоция, на удивление, не рождается. Отпустило, что ли?

— Хватит, может?

— Чего тебе надо?

— Я приехала, вообще-то. Ты сменил замки и завёл собак.

— Такой вот сюрприз.

— Я даже подумала сначала, что переехал…

Не сдала нас Алла Борисовна? Удивительно.

— Но сегодня выяснила, что нет.

— Ближе к делу.

Сажусь в тачку.

— Я заеду сегодня?

— Нет, не заедешь.

— Почему?…

В последнюю секунду торможу порыв ляпнуть, что место занято. Уязвлять мне её теперь хочется гораздо меньше, чем потерять контроль над ситуацией. А я не знаю, какую реакцию выдаст Марина. Она, как положено актрисе, истерична. И нередко выдает какую-нибудь дичь. Мой характер рядом с ней испортился окончательно. Как Синичкина теперь терпит — загадка.

— Нам нужно увидеться и поговорить.