мы нажимаем «штормовой» переключатель, и освещение в кабине переходит на максимум, чтобы далекие молнии не слепили нам глаза. По воде или ее отсутствию я смогу узнать все свои любимые маршруты – вот серые европейские тучи, вот ясный закат над Сахарой, вот молнии пронзают облачные замки Западной Африки, вот нежно-желтый рассвет в Калахари.

Днем льющиеся из облака струи дождя больше всего напоминают лучи света. Мы часто видим из кабины, как собирается гроза, как рождаются, набухают и рассеиваются тучи, как падает из них дождь на безбрежную равнину океана. Пролетая над оконечностями ледников, мы замечаем, как откалываются от них огромные глыбы льда – и обрушиваются в пронзительно-синие северные воды. Часто, видя белые барашки на простирающейся внизу морской глади, я не могу понять, волны это или спустившиеся почти к самой воде облачка.

На большинстве широт над морем скапливается больше облаков, чем над сушей. Но даже над океаном тучи иногда заканчиваются, и ты оказываешься между двух величайших зеркал планеты Земля. Солнечный свет преломляется в воздухе, попадает в океан и снова преломляется, уже в воде – так рождается идеальный синий цвет, небесно-океанский синий, цвет мудрости и свободы, синий-пресиний, синее некуда. Путешествуя на воздушном судне, часто не понимаешь, где заканчивается небо и начинается вода.

Роберт Фрост побывал на побережье Северной Каролины совсем молодым человеком, за десять лет до того, как воздухоплавательные изыскания братьев Райт принесли свои легендарные плоды. Позже Фрост вспомнит об этих берегах и об аппарате, что поднялся с них в воздух, в своей поэме «Китти-Хок».

…Но вдруг рассеялся туман —

И я тайком сбежал на пляж,

Туда, где океан

Расходует свой раж…

…Мы победили долгую беспечность

 И одолели тяготенье,

Учли мешавшие причины,

И вот – летит тяжелая машина[12].

Можно ли придумать лучшее место для рождения авиации? Как похожа прибрежная полоса на взлетно-посадочную, как похож океан на небо! Когда самолет выпускает шасси над волнами, чтобы, преодолев водные просторы, сесть наконец на твердую почву, он приземляется во всех смыслах этого слова.

Мы часто забываем, что «славный лайнер Леденец» из известной песенки Ширли Темпл – не морское судно, а воздушное. Когда мы отключаемся от сети аэропорта и переходим на собственное энергообеспечение, от пожилых пилотов до сих пор можно услышать, что «электричество переведено на корабль». Решая навигационные вопросы, мы говорим о «расположении судов». Командира экипажа иногда называем шкипером. Слово «стюард» пришло к нам из корабельных кубриков. У нас есть нос, корма, рубка, гондолы и остов. Если мой коллега забудет, летаю я на «боинге» или на аэробусе, то спросит, в каком флоте я служу. Маленькая рукоятка, с помощью которой мы управляем движением самолета на земле, называется штурвальчик. Руль в самолетах тоже есть, а гидросамолеты – совсем как морские млекопитающие, которые, вернувшись в водную стихию, заново приспособили свои конечности для плавания – обзавелись водным рулем.

Самолетные антенны установлены на мачтах. Датчики, регистрирующие приборную скорость, называются трубками Пито, по имени их изобретателя, инженера-гидравлика, изучавшего в XVIII веке римские акведуки и измерившего скорость течения Сены. Он и представить не мог, что в один прекрасный день его изобретение вознесется высоко над Парижем и над всем миром. Даже форменная одежда в современной авиации пришла из флота. Хуан Трип, морской летчик и основатель авиакомпании «Пан-Американ» одел пилотов в капитанскую форму, а свои летающие лодки называл клипперами. Конструкторы «Боинга-747» мечтали создать нечто «не уступающее в величии» океанским лайнерам. Они хотели «покорить океан одним перелетом». В прошлом на диспетчерских картах положение самолетов помечалось маленькими свинцовыми корабликами. Согласно «Правилам полетов», моторный самолет должен уступить дорогу планеру, так же, как на море «пар пропускает парус».

Бортовой компьютер может сообщать об объектах у нас на траверзе – то есть перпендикулярно к курсу судна. Это может быть, например, единственный аэропорт на много тысяч километров вокруг. «На траверзе Луанда» означает, что до этой минуты мы приближались к аэропорту столицы Анголы, а теперь начинаем отдаляться от него. Я иногда ловлю себя на том, что употребляю слово «траверз», когда объясняю водителям, как им доехать куда-нибудь: «Повернете направо, когда на траверзе будет красная силосная башня».

Мне нравятся английские названия для разных форм облаков: «селедочный хребет», «макрель» – этакая небесная ихтиология. Мы говорим: «слева по борту» и «справа по борту». Говорят, что слово «posh» («шикарный») является аббревиатурой фразы «port out, starboard home»: «из дома – левый борт, домой – правый борт», – именно так распределялись затененные каюты на рейсе из Британии в Индию. Это, конечно, всего лишь забавная байка, но ее отголоски до сих пор живут в авиации. На самолетах многие системы управления дублируют друг друга, и мы можем одним поворотом выключателя, влево или вправо, выбрать, какой системой будем пользоваться. Мы регулярно включаем и правые, и левые системы, чтобы точно знать, что все они исправны. Когда я только начинал летать на «Боинге-747», по правилам мы использовали левостороннее управление, когда покидали Лондон, и правостороннее – когда возвращались. А фраза из байки – «Из дома – левый борт, домой – правый борт» на полном серьезе значилась в руководстве по пилотированию. Кстати, правило «домой – правый борт» и сегодня будет не лишним при подлете к Хитроу. Когда ветер дует с запада, справа по борту открываются самые красивые виды Лондона. Место второго пилота находится в кабине как раз справа, и в ожидании повышения молодые летчики могут наслаждаться видами «могучего имперского города», как называл его Черчилль.

Когда пилоту надо ненадолго оставить свое рабочее место, он может шутливо бросить своему коллеге: «Хватай штурвал», в смысле – «управление на тебе». Наши переговоры внутри лайнера тоже носят морской оттенок: «Марк на мостике. Говорите», «Машинное отделение, Найджел слушает». Мой друг, пилот маленького частного самолета может сказать мне: «С такой турбулентностью не полечу. Ветер сегодня – как вода на стремнине». Турбулентность, возникающую на склонах горных хребтов, мы называем «горными волнами». Рейсы с севера на юг часто проходят по внутритропической зоне конвергенции. Здесь, недалеко от экватора, сходятся пассаты, и поднимаемый ими влажный воздух питает грозы, заставляя пилотов быть всегда начеку, – и это в месте, которое моряки зовут экваториальной штилевой полосой.

К моему огромному сожалению, в авиации мы не измеряем высоту в морских саженях. Но скорость мы все-таки меряем узлами, из двигателей лайнера вырываются реактивные струи, а важные записи мы делаем в бортовом