Так или нет, а все же с дороги-то лошадям деться некуда – с телегой-то по кустам не попрешь, а распрягать коней некому. Значит, ищем…

Дорога нашлась быстро, и колея оказалась свежей. Среди мокрого снега чернели узкие лужи с проломленным тележными колесами льдом. Под ногами зачавкало – ну и мерзкая же погода, даже ночью не подморозило! Как бы то ни было, а лучше уж такой путь, чем никакого. Поплотней запахнувшись в бурку, бравый гусар быстро зашагал по узкой лесной дорожке, ведущей неизвестно куда. Впрочем, Денису это сейчас было без разницы: лишь бы выбраться – куда-нибудь-то дорога вела!

Пару раз показалось, будто мелькнули вдруг за деревьями стремительные серые тени. Давыдов даже выхватил саблю… Однако – показалось и впрямь. Немного постояв, путник зашагал дальше, надеясь, что вскоре покажется хоть какое-нибудь жилье – пусть даже самый убогий придорожный трактир или мыза.

Предчувствия не обманули гусара. Когда уже совсем стемнело, так, что хоть коли глаз, слева от дороги, за березовой рощицей, вдруг мелькнул огонек. Денис замедлил шаг, а потом и остановился, пристально вглядываясь в плотную ночную тьму…

Не показалось! Точно – огонек! Едва заметный, дрожащий, рыжий… Свеча! Горящая за окном свеча или лучина. Хотя нет – это в России была бы лучина, здесь же, в Пруссии, даже и в крестьянском доме – свеча.

Жилье… хоть какое-то… Давыдов поискал какую-нибудь тропинку… не нашел и, плюнув, зашагал прямо через рощу. Направление выбрал верное – на огонек… Правда, тот вдруг пропал! Погас или, точней, загасили… Однако тут же впереди, где-то совсем рядом вдруг послышался настороженный собачий лай!

На него и пошел путник, проваливаясь по колено в рыхлый весенний снег. Вскоре впереди показалось нечто приземистое – то ли сарай, то ли забор, за которым угадывалась изба… или, по-местному – мыза. Путник замедлил шаги и прислушался. Слышно было, как за забором скрипнула дверь… кто-то прикрикнул на собак – судя по голосу, женщина или ребенок. Лай стих…

– Есть кто дома? – громко спросил Денис. – Я – русский воин, гусар.

То же самое он тотчас же повторил по-французски… и напрасно, ибо в ответ тотчас же прозвучал выстрел! Просвистевшая над головой гусара пуля сбила ветку с осины… или какого-то другого дерева, Дэн сейчас особо не разбирал.

Выстрел – в ответ на французскую речь? Так это же, черт побери, неплохо! Приободрившись, Давыдов на всякий случай спрятался за корявый ствол дерева и уже оттуда закричал еще громче:

– Я – русский, русский, вашу мать! Не француз! Русский… Не стреляйте. Нихт шиссен. Гитлер – капут!

Наверное, слова про «вашу мать» все же возымели действие – видать, жители мызы уже сталкивались с русскими людьми и кое-что понимали.

Во дворе, за забором, снова появился свет – дрожащее марево горящей восковой свечки.

– Сколько вас? – спросил тот же голос. Спросили по-русски, однако же с безбожным акцентом. И все же спасибо и на том, хоть понять было можно.

– Один я, один, – радостно заверил Денис. – Я из Кенигсберга… заплутал… заблудился. А тут еще волки!

Ворота чуть приоткрылись, и в образовавшуюся щель просунулась тонкая рука с горящей свечкою, а за нею – лохматая физиономия подростка, мальчишки лет четырнадцати.

– Снимите плащ, битте, – словно бы в подтверждение просьбы следом за свечкою показался и пистолет. Однако шутить здесь, похоже, не любили!

Пожав плечами, путник послушно снял бурку…

– Гусар! – мальчишка вдруг улыбнулся. – Лейб-гвардия. Руссиш!

– Русиш, русиш! – закивал Дэн. – Поручик лейб-гвардии гусарского полка Давыдов к вашим услугам, господа!

– Прошу… битте…

Ворота распахнулись, и гусар наконец-то оказался во дворе, а затем, поднявшись по узенькому крыльцу – и в доме.

Первое, что бросилось в глаза незваному гостю, был большой, крепко сколоченный стол, на котором стояла еще одна горящая свечка. Рядом со свечкой лежал пистолет, точнее, его придерживал рукою еще один паренек, года на два-три младше первого и не такой лохматый. И все же они были чем-то похожи – оба худые, светловолосые, светлоглазые – насколько это вообще можно было заметить в дрожащем желтоватом пламени.

– Я – Ганс, – тщательно затворив дверь, представился лохматый. – А это – мой брат Альбрехт. Я зову его – Аль. Будете ужинать, господин поручик?

От ужина поручик не отказался, правда, старался есть как можно меньше – мыза как-то не производила впечатления богатого дома. Самодельная, сколоченная из толстых досок мебель, глиняная и деревянная посуда, вместо вешалки – вбитые в стену гвозди. По всему чувствовалось отсутствие хозяйки, умелой женской руки, что могла бы придать жилищу хоть какой-то уют.

– Вы что же, одни живете? – прихлебывая жиденькую похлебку, осведомился гость.

Переглянувшись, подростки натянуто улыбнулись.

– Нет, – коротко отозвался старший, Ганс. – Наш фатер… бат-тюшка… уехал в Кенигсберг, к сапожнику. Сказал – вернется завтра – ему еще куда-то надо зайти.

Мать – муттер – мальчиков умерла лет пять назад от какой-то «волчьей лихорадки», если Давыдов правильно понял ту дикую смесь немецких и русских слов, на которой изъяснялись ребята. Впрочем, Дэн особенно в чужую жизнь не лез, не имелось у него такой поганой привычки.

Братьям было тяжело вспоминать мать, Денис Васильевич это понял сразу и тотчас же перевел разговор в другое русло, спросив о соседней разрушенной мызе.

– Там пожар, что ли, был? Стены – и те лишь кое-где остались.

Парни вздрогнули и снова переглянулись все с тем же недовольством и даже со страхом.

– Да, пожар, – покивал старший. – Эту мызу люди сожгли. Давно уже.

– Сожгли? – Давыдов удивленно вскинул брови и положил ложку на стол. – Скажите на милость! Это как же так вышло-то?

– Там ведьма жила, – сверкнул глазами Аль.

– Не ведьма, а колдунья, – поправил Ганс. – Графиня Матильда. Давно она родилась… сто лет назад, и все мечтала о вечной молодости. Мечтала, но вот однажды связалась с бароном Эрдеги, известным чернокнижником. Он ей и подсказал – мол, для вечной молодости и красоты нужна молодая кровь. Кровь юных! Ее надо пить, принимать ванны…

Денис задумчиво покусал губу – похоже, в ворохе немецких и русских слов он все понял правильно и даже не стал больше ничего уточнять, просто слушал, стараясь понять, о чем идет речь. Слава богу, мальчишка говорило бойко, хоть и коверкал слова, щедро сдабривая их немецкими фразами, но все было понятно, хотя бы приблизительно.

Возжаждавшая кровавой молодости графиня жила отнюдь не в роскоши, захудалый род ее словно был проклят, и поделом – отец и старший брат проиграли все имение в карты, оставив Матильде лишь старый хутор да с десяток верных слуг – головорезов, готовых на все ради своей красотки-хозяйки. Да-да, юная графиня считалась здесь одной их первых красавиц, правда, свататься к ней опасались – из-за чернокнижника, коего вскоре сожгли на костре, правда, не в Пруссии, а в Венгрии, откуда барон и был родом. К тому же вскоре стали замечать, что в округе пропадают подростки. Молодые девушки, парни… Обескровленные тела их нашлись в старом урочище невдалеке от графской мызы. Одной же из жертв чудом удалось сбежать – она-то обо всем и рассказала местному пастору.