– Журнальчики, значитца, оставишь?

– Обязательно.

– Не она это.

– Как? – подскочила я. – Не может быть! Вы хорошо помните?

– Да не жалуюсь на память, – пожал плечами Савелий Петрович,– морковки много ем, капусты, вот мозг и работает. Это у того, кто мясопотребляет, ум к старости уходит…

– Может, не разглядели как следует?

– И глаза отлично видят, не она.

– Неужели отсюда хорошо рассмотрели черты лица убийцы?

Савелий Петрович меленько засмеялся, встал, подошел кподоконнику, отодвинул длинную грязную занавеску и поманил меня пальцем.

– Иди сюда.

Я приблизилась к окну.

– На, – старичок сунул мне в руку бинокль, – подстрой подглаза, колесико подкрути и наведи на мужика, вон по набережной идет.

Я послушно повернула черный кружочек, и тут же из моей грудивырвался возглас удивления. Лицо прохожего неожиданно оказалось близко,настолько рядом, что стали видны волоски, торчащие на переносице.

– Надо же, ведь темно уже, – пробормотала я.

– Качественная оптика, – щелкнул языком дедушка, – таженщина другая была, беленькая, глаза светлые, немного пухлая, а эта чернявая итощая, ни рожи, ни кожи, ни жопы. Не она это, точно говорю. Хотя…

Савелий Петрович замолчал.

– Что? – в нетерпении воскликнула я. – Что «хотя»?..

Дедушка пожевал нижнюю губу, видно было, что он колеблется,но, помедлив пару минут, Савелий Петрович наконец решился:

– Значитца, так! Хочешь посмотреть на ту, что убила?

– Как посмотреть? – оторопела я.

Савелий Петрович ухмыльнулся:

– Просто. У меня ее фотка есть.

Я на секунду лишилась дара речи, но потом, с трудом обретяголос, воскликнула:

– Что у вас есть?

– Снимок, – спокойно пояснил дедушка.

– Откуда?

– Так сделал.

– Как?

– Фотоаппаратом.

– Не может быть!

Дедуся погрозил мне пальцем:

– Ишь, хитра! Думаешь, так покажу! Ну уж нет, давай двестидолларов, тогда увидишь.

Я вытащила из кошелька деньги. Савелий Петрович попыталсявыхватить их из моих пальцев, но я была начеку:

– Э нет, сначала покажи картинку!

Старичок встал, подошел к древнему шкафу, вытащил старинныйальбом и начал перелистывать толстые страницы из многослойного картона. Передомной замелькали фотографии самого откровенного содержания. Люди, занимавшиесяна стоящей у реки скамеечке любовью, и предположить не могли, что за нимизатаив дыхание наблюдает сластолюбивый свидетель. Наконец Савелий Петрович добралсядо нужного места.

– Вот, – ткнул он пальцем в снимок, – любуйся.

Я наклонилась над альбомом. Фотоаппарат запечатлел парапетнабережной и две фигуры, опершиеся на него. Мужчина, не знавший о том, чточерез пять минут станет трупом, был одет в светло-бежевую рубашку с короткимирукавами и коричневые брюки, на Лике красовался идиотский сарафан, тот самый, вкрупных цветах, который Карапетова привезла ей в подарок.

Едва эта мысль промелькнула у меня в голове, как яобозлилась на себя. При чем тут Лика! Но пришлось признать, убийца очень похожана мою несчастную подругу. Такие же длинные белокурые волосы, спускавшиеся нижеплеч. Правда, Лика никогда не заплетала косу, она носит кокетливые локоны, намой взгляд, слегка неуместные для дамы, перешагнувшей сорокалетний рубеж.Женщина, которую я приняла за Лику, стояла в пол-оборота. Хорошо был виденкоротенький, слегка вздернутый носик и пухлая нижняя губка, чуть выпяченнаявперед. Она была молодой.

Мой взгляд заскользил по фигуре девушки. Так, теперьпонятно, отчего Савелий Петрович поместил снимок в свой альбомчик. По набережнойчасто гуляет ветер, и «папарацци» щелкнул затвором в тот самый момент, когдаочередной порыв «борея» поднял вверх широкую юбку сарафана. Подол завернулсяпочти до пояса, и оказались великолепно видны две стройные, изумительно ровные,красивые ножки и круглая попка в крохотных трусиках-стрингах. Ступни девицыукрашали босоножки на каблуках, левая щиколотка была замотана бинтом.

Я медленно отодвинула от себя альбом, в последние годы уменя начала развиваться дальнозоркость. Впрочем, как говорит иногда Дегтярев,держа газету на расстоянии метра от носа: «Глаза видят отлично, просто рукикороткие».

Так, теперь совершенно понятно, что на набережной была неМалика Юсуповна. Но, с другой стороны, я теперь получила и доказательство того,что с Евгением был кто угодно, но не Лика. Впрочем, волосы и та часть лица,которую видно, вполне могут быть приняты за Ликины, но вот ноги… Ликуша всегданосит либо брюки, либо длинные юбки. В далекой юности, зимой, еще будучистуденткой, она поехала в Домбай кататься на горных лыжах и, упав, сломалаправую ногу.

Первую помощь ей оказали на месте, причем неудачно. Потом, вМоскве, пришлось ломать ногу снова и собирать заново. В результате сразу подколенкой у Ликуси начинается довольно некрасивый шрам. Толстый келоидный рубецпроходит через все бедро и убегает к тазобедренному суставу. Одно время Ликаочень расстраивалась от того, что не может, как все девочки, надеть мини-юбку.Впрочем, у Лики никогда не было таких красивых, стройных, длинных ног. Ее«ходули» значительно короче, толще в бедрах и не имеют совершенной формы, а тутпросто супермодель стоит. Еще каблуки! Ликуша предпочитает обувь на плоскойподметке, а все из-за того падения. Хоть происшествие и случилось много летназад, но больная нога начинает ныть к любой перемене погоды, какие уж туткаблуки, если больно ходить даже босиком. А уж трусики-стринги Лика бы никогдане нацепила.

Очень хорошо помню, как Зайка на какой-то праздникпреподнесла ей комплект роскошного белья. Лика открыла коробку и приняласьстарательно изображать восторг, но мне стало понятно, что подруга просто нехочет обидеть Ольгу.

– Не понравилось бельишко? – тихонько поинтересовалась я,когда Зайка на минутку вышла из гостиной.

– Жуть, – шепотом ответила Лика, – в особенности эти трусы,у которых вместо задней части нитка. Вот уж отвратительно неудобная вещь, ни закакие деньги не стану носить такие.