Ладно, пусть Лика изменила своим привычкам и влезла встринги, но за каким чертом надевать эту действительно не слишком комфортную,на мой взгляд, модель под широкую юбку? Стринги оправданы в сочетании с брюкамиили обтягивающим платьем. Вот тогда понятно, зачем мучиться. Вам просто нехочется, чтобы под тонкой, плотно прилегающей к телу одеждой проступали валикии складки, но под «солнце-клеш» можно надеть что угодно, и Ликуся состопроцентной вероятностью нацепила бы трикотажные плавочки, она их обожает, такиесамые простые, беленькие, без кружев, оборочек и цветочков.

– Как вы делаете снимки? – налетела я на Савелия Петровича.

Дедушка молча ткнул пальцем в дорогой фотоаппарат «Canon»,лежащий на буфете. Я уставилась на прибор. Да уж, живет на крохотную пенсию вквартире, где давно требуется ремонт, сидит на продавленном стуле, ест наколченогом столе, а купил одну из самых роскошных моделей, выпускаемых дляпрофессионалов.

– Почему вы не показали фото судье?

– А меня никто о нем не спрашивал, – гадко ухмыльнулсяСавелий Петрович, – да и зачем? Девку я сразу узнал: белобрысая, нос вздернут,глаза голубые.

– Откуда знаете про цвет глаз? Их на снимке не видно.

– Так они должны быть светлыми, – безапелляционно заявилСавелий Петрович, – какими же другими? Девчонка светлая, глаза голубые.

Я чуть не стукнула его кулаком по крысиной мордочке. Хорошсвидетель, на основании показаний которого Ликуся загремела за решетку!

– И платье опознал, – не замечая моего негодования, мирноговорил дальше Савелий Петрович, – меня следователь к столу подвел и одежупоказал. Много всего лежало, но я сразу на правильное указал, уж больноприметное, такое не перепутаешь.

Я опять уставилась на снимок. Согласна, сарафан Ликин, но нафото запечатлена не моя подруга.

– Отдайте снимок!

– Пятьсот долларов, – мигом отозвался Савелий.

– С ума сошел.

– Ты поосторожней, – приосанился старичок, – я ветеранвойны!

И тут у меня, как говорит Машка, снесло крышу. Я вскочила наноги и уцепила мерзкого старикашку за грязный воротничок давно не стираннойрубашки.

– Ты похотливый козел, – заорала я, одной рукой тряся деда,а другой выдирая из альбома снимок, – мерзкий, грязный идиот, который отправилна зону ни в чем не повинного человека!

– Эй, эй, эй, – забубнил Савелий, пытаясь вывернуться, – щамилицию позову.

Я отпустила сальный воротник, сунула фотокарточку в сумку ипошла к двери. Старик остался сидеть, очевидно, он решил, что в случае дракиперевес окажется на моей стороне.

Выскочив на лестничную клетку, я изо всей силы шарахнуладверью о косяк, спустилась вниз, открыла багажник, добыла оттуда бутылку водки,которую вожу с собой на всякий случай, и вылила «Русский стандарт» на руки.Было противно браться за руль «Пежо», не продезинфицировав ладони.

Закончив процедуру, я подняла голову. В одном из оконпоследнего этажа что-то бликовало. Савелий Петрович наблюдал за мной в бинокль.Не сумев удержаться, я сначала показала ему язык, а потом погрозила кулаком, ноблики не исчезли. Ах так, ну погоди! Я вытащила из бардачка блокнот и написалазаписку: «Уважаемые жильцы! Савелий Петрович, жилец из сто двадцать второйквартиры, обладатель высококачественной оптики, сделал коллекцию вашихфотографий самого интимного свойства. Кто хочет получить свои снимки, можетсегодня подняться к нему в квартиру, альбом лежит в комнате, в шкафу». Потом,налепив дацзыбао на стену около лифта, уехала прочь.

Злая донельзя, я отыскала кафе, заказала себе чашечку чая слимоном и принялась раздумывать над сложившейся ситуацией.

Значит, на набережной стояла не Малика Юсуповна. Но онаразъезжает по Москве на красном «мерсе» с непростым номерным знаком, и утромсемнадцатого июля она была возле метро «Спортивная», где засунула в своюроскошную тачку потерявшую сознание Лику. И о чем это говорит? Да об оченьпростых вещах, но сначала следует выяснить, кто был на площади, где Асяторговала кока-колой: Малика Юсуповна или таинственная незнакомка сзабинтованной ногой?

Опрокинув в себя чай, я понеслась к подземке, надеясь, чтоНикита стоит со своим книжным лотком на площади.

Бывший однокашник оказался на месте.

– О, Дашка! – обрадовался он. – Пошли пожрем.

При воспоминании о клейких пельменях с начинкой из плохопровернутых бычьих жил меня передернуло.

– Тут есть другое место для еды?

Никита кивнул:

– Полно всего, но там дорого.

– Пошли, я угощаю.

– У богатых свои причуды, – хихикнул Никита, – мне ипельмени хороши.

Но я привела его в «Сбарро» и купила пиццу.

– Какими судьбами опять в наших краях? – поинтересовалсяНикитка и вцепился зубами в угощение. – Оо, вкуснотища зверская!

Пока он, восторгаясь, глотал огромные куски теста, покрытыемясом, помидорами и расплавленным сыром, я вытащила из сумочки обе фотографии иположила перед ним.

– Это кто? – удивился Никита, вытирая губы. – Какие ножки,загляденье!

Мужчины все-таки странные существа, вместо того чтобыобратить внимание на лицо или волосы, рассматривают ноги.

– И попка классная, – продолжал Никита.

– Ты лучше скажи, кто из них запихивал в «Мерседес» Лику?

– Кого?

– Ну ту тетку, что потеряла сознание на площади!

Никита принялся вглядываться в снимки.

– У беленькой-то лица практически не видно, – сказал он вконце концов, – одни ноги, но она больше похожа на ту бабенку с краснымкабриолетом. Вот то, что черная не она, – это точно. Та блондинкой быламолоденькой, хорошенькой, в белой юбочке, и ножки похожи, стройные, вбосоножках, щиколотка завязана. Уж не знаю, она или нет, но похожа.

Я вскочила:

– Спасибо.

– Эй, ты куда? – удивился Никитка. – А кофе?

– Пей без меня, – ответила я и побежала к «Пежо».

Выходит, Малика Юсуповна тут ни при чем, но она определеннознает, как зовут симпатичную блондиночку. Скорей всего, это кто-то из ееблизких подружек, попросивших на денек машину.