говорила, что ты мой будущий муж, я имею в виду, что ты не первый парень, с которым я делю постель. Я была со многими другими. Немного, но как бы, знаешь… Я не хочу выходить за тебя замуж, вот что я хочу сказать. Имею в виду, не то чтобы…

Его рот накрыл мой в сладком поцелуе, который закончился тем, что мы хихикали друг над другом, пока наши губы все еще соприкасались.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – мягко сказал он. – Не волнуйся. Ноги меня совсем не беспокоят.

А потом мы так и уснули в объятиях друг друга, и я проснулась оттого, что он прижимался ко мне, и…

Возвращаюсь в настоящее, и Нейтан – мой Нейтан – мне улыбается.

Я слабо улыбаюсь в ответ, и внутри все вздрагивает от ярких воспоминаний о нашей первой ночи вместе. Неужели он заговорил о ногах специально, чтобы напомнить мне о той ночи?

– Это, вероятно, самые важные выходные в моей карьере, – говорит Нейтан. – Успех этой свадьбы, по сути, определят успех и репутацию отеля.

Я слабо киваю.

– Понимаю.

– Я должен быть сосредоточен на работе и следить за тем, чтобы все прошло хорошо, но Мэдди… Боже, не могу перестать думать о том поцелуе. – Он наклоняется ко мне, и все в нем будоражит мои чувства. Его запах обволакивает меня, этот хороший, чистый, свежий запах, который не имеет ничего общего с одеколоном. Он всегда пах свежим теплым бельем. – Я должен быть сосредоточен на том, чтобы все прошло хорошо, но все время буду возвращаться к тебе.

Конечно, теперь, когда он говорит об этом, это все, о чем я могу думать. Тоже. Он так восхитительно близко ко мне, я вижу его невероятно длинные, густые ресницы, и то, как двигаются мышцы его челюсти, когда он слегка размыкает губы. Нейтан склоняет голову к моей. Его губы всего в дюйме от моих губ, и тут мой телефон звонит. Мы отпрыгиваем друг от друга, и я отстраняюсь, чтобы достать его. Оказалось, это будильник, поставленный на время за пять минут до Пенджемпутана.

– Будильник. Мне пора идти, – говорю я, размахивая телефоном.

Мое сердце кричит. Может ли сердце кричать? Оно делает какие-то странные вещи, в любом случае. Нейтан грустно улыбается.

– Может быть, позже, когда будет затишье, мы сможем поговорить о нас?

– Да. Да, конечно. – Больше всего на свете я жажду возможности поговорить обо всем с Нейтаном, преодолеть многолетний разрыв между нами, узнать все, что с ним произошло.

Но мрачное беспокойство о теле А Гуана в моем гостиничном номере всплывает из глубин сознания, как болотное чудовище, и я отхожу от Нейтана.

– Мы поговорим, – обещаю я, и это выходит более резко, чем я хочу. Улыбка Нейтана гаснет, но он кивает, прежде чем уйти, оставляя меня с чувством, словно я потеряла его второй раз в жизни.

18

Китайско-индонезийские свадьбы состоят из небольших церемоний. Перед Пенджемпутаном проводится короткая церемония с фатой, во время которой родители невесты целуют ее в щеку, а затем надевают фату на ее лицо, тем самым завершая ее превращение из девушки в невесту. Обычно это слезливая церемония, потому что в большинстве китайско-индийских семей, независимо от возраста, дети часто живут со своими родителями, пока не женятся и не съедут. Так что для большинства семей это прощание, и церемония с фатой является визуальным напоминанием об этом.

Жаклин и ее родители не были исключением. Я двигаюсь быстро и тихо, делая как можно больше снимков, на которых видны сильные эмоции на их лицах, не отвлекаясь от самого момента. Когда танте Йохана и ом Хендрик надевали вуаль на голову Жаклин, слезы наворачивались на глаза от горько-сладких улыбок на их лицах. Это мои любимые части свадебной фотографии. Поиск промежуточных моментов. Моментов между большими событиями, когда эмоции ярко выражены, и кажется, что я ловлю мелодии их сердец своей камерой.

После этого мы ждем, когда жених и друзья жениха прибудут на Пенджемпутан.

И ждем.

И ждем.

Я отправляю сообщение Себу, чтобы узнать, что это, черт возьми, за задержка. Вообще-то у меня в комнате труп, а я почему-то остаюсь не самой большой проблемой на этой свадьбе.

Мэдди [12:17 PM]: Йо-о-о, где все? Они опаздывают на Пенджемпутан.

Себ [12:18 PM]: Ты не поверишь, они такие идиоты. Они спешат, одеваются, поправляют прически. Некоторые из них не могут найти свои рубашки или брюки, или еще какую-нибудь фигню.

Я вздыхаю и открываю чат с мамой и тетями.

Мэдди [12:19 PM]: Все в порядке?

Вместо ответа старшая тетя присылает ряд эмодзи, которые кажутся совершенно не связанными друг с другом.

Того, кто познакомил моих маму и тетю с эмодзи, нужно сбросить с высокого здания. С тех пор, как они узнали об эмодзи, моя мама и ее сестры считают их вполне приемлемым способом общения. Вот только у всех немного разное понимание эмодзи, и мне требуется в три раза больше времени, чтобы понять, что именно они хотели сказать. Как сейчас, например, эмодзи «большой палец вверх» означает, что все в порядке, что хорошо, но почему тогда рядом с ним стоят эмодзи с сердитым лицом? А потом эмодзи с рубашкой. Она хочет сказать, что она пытается схватить рубашку, но люди злятся на нее? Но тогда почему она прислала эмодзи «большой палец вверх»? Почему?

Мэдди [12:22 PM]: Я не знаю, что это значит.

Ma [12:23 PM]: Айя, как можно не понять? Это же очевидно.

Старшая тетя [12:24 PM]: [очередная строка эмодзи].

Мэдди [12:25 PM]: Все в порядке, да?

Вторая тетя [12:26 PM]: [строка эмодзи].

Я сдаюсь. Тот, кто сказал: «Это так же трудно, как пасти кошек», очевидно, никогда не пытался пасти группу азиатских тетушек. Мне просто приходится поверить, что раз они не использовали полицейскую машину, полицейский участок или еще какой-нибудь ужасный эмодзи, то все в порядке. Или, по крайней мере, не так катастрофично.

Как раз когда я засовываю телефон обратно в карман, за дверью начинается движение. Я оживляюсь. Наконец-то! Жених и его друзья пришли. Я держу свою камеру – 35 миллиметров, что дает мне самый широкий угол из всех, который я могу запечатлеть – и ловлю моменты, когда подружки невесты, которые собрались у дверей номера, кричат:

– Кто там?

– Жених! – раздается ответ, и подружки невесты хихикают.