Она снова звонит, и на этот раз я беру трубку. Мне даже не нужно ничего говорить, прежде чем она разражается тирадой. Мне даже не нужно включать громкую связь: в маленькой, тихой комнате ее голос звучит громко и отчетливо.

– Ты, гребаный говнюк, тебе лучше прийти сюда прямо сейчас и забрать свое дерьмо, иначе я доложу о твоей заднице. Дверь не заперта. Я пойду в столовую, пока они не поняли, что я ушла. Двигай. Свой. Зад. – С этим она завершает звонок, оставив меня в исступлении, пока я смотрю на телефон.

– Ох, эта Морин очень злая девочка, – говорит вторая тетя за моей спиной. – Ей нужно заниматься тайцзи.

– Думаю, мне нужно забрать все, что А Гуан должен был забрать, чтобы она не поняла, что он мертв, – слабо произношу я.

– Я пойду с тобой, – предлагает вторая тетя. – Я сейчас занималась тайцзи, так что очень спокойна. Тебе нужен кто-то спокойный.

Она права. Я благодарю ее, и мы обе выходим из комнаты.

– Куда мы идем?

– Ну, когда я уходила, Морин была в номере для новобрачных, так что, думаю, начну оттуда.

Пока мы идем, в моей голове разворачивается смутное подозрение, и я вопреки всему надеюсь, что это не то, о чем я подумала. Но когда я дохожу до номера для новобрачных, дверь оказывается не заперта и слегка приоткрыта. У меня скручивает живот, но я заставляю себя постучать и позвать:

– Морин? Ты здесь?

Ответа не следует. Я слегка приоткрываю дверь и заглядываю внутрь.

– Морин?

Тишина. Вторая тетя широко распахивает дверь. Или пытается, во всяком случае. Что-то не дает ей открыться до конца. Мы обмениваемся взглядами и толкаем сильнее, пока щель не становится достаточно большой, чтобы мы могли пролезть через нее. Предмет, который находится за дверью, оказывается спортивной сумкой. Я наклоняюсь, расстегиваю молнию и…

– А-а-а, черт.

Я ахаю.

– Что это? Что внутри… ох.

Я втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы.

– Подарки с чайной церемонии.

– У-ух ты, это великолепно, – говорит четвертая тетя, открывая бархатную коробочку и обнаруживая внутри бриллиантовое ожерелье. Она гладит его с таким же блаженством, как мать гладит своего новорожденного. – Разве я не могу оставить себе одно?

– Нет! – отрезаю я, выхватывая у нее коробку. Я захлопываю ее и кладу обратно в спортивную сумку.

Когда я оглядываюсь, вторая тетя виновато смотрит на меня. Она занимается тайцзи посреди моего гостиничного номера, и на одной вытянутой руке у нее толстый золотой браслет «Картье», а на другой – часы «Патек Филлип».

– Тетушка!

– Да не возьму я их, – бормочет она. – Просто хочу посмотреть, как они выглядят, когда я занимаюсь тайцзи. – Она переходит в другую позу и говорит: – Примите позу «Хвост птицы». О-о-о, красиво смотрится, а?

Четвертая тетя согласно кивает.

Я подхожу к ней и протягиваю ладонь.

– Отдай их. Ну и баловство.

Она снимает их и бросает мне в руку, надувшись.

– Мне – или нам – нужно понять, что, черт возьми, происходит.

Я прохожусь по комнате.

– Ладно, похоже, что Морин и А Гуан каким-то образом знакомы, и они задумали украсть подарки с чайной церемонии. Морин переложила подарки из коробок в сумку, а А Гуан должен был забрать их, что мы и сделали для него, а теперь… что теперь?

– Выпей чаю, Мэдди, ты слишком волнуешься, – предлагает четвертая тетя, передавая мне чашку с моим любимым чаем Те Гуань Инь.

– Займись тайцзи, Мэдди. Давай, занимайся со мной.

Вторая тетя берет чайную чашку из моей руки и ставит ее на стол, а потом становится в позу тайцзи.

– «Разделение гривы дикой лошади», – произносит она, вытягивая обе руки.

Это невозможно.

– Пойду на балкон, надо подумать.

Я выхожу наружу и закрываю за собой дверь. Прислонившись к балконным перилам, делаю глубокий вдох. Передо мной открывается вид на океан, но все эти деревья и зелень не успокаивают меня. Так, значит, А Гуан оказался еще большим дерьмом, чем я думала. Я закрываю глаза. Давай притворимся им на секунду. У меня есть сумка, набитая дорогими подарками. Что бы я сделала?

Уехала бы с острова так быстро, как только смогла.

Они наверняка обсуждали детали путешествия. Я достаю телефон и открываю электронную почту, прокручивая вниз до «Расписание лодок поставщиков». Конечно, там есть яхта для поставщиков, которые не остаются на ночь, отплытие запланировано через пятнадцать минут. Следующая отходит через шесть часов. А Гуан хотел бы уехать КАК МОЖНО СКОРЕЕ. Но как бы он пронес такую сумку?

Лилии. Он бы прибыл сюда с ящиками цветов.

Думаю, он мог просто засунуть спортивную сумку в один из этих ящиков, и никто бы не узнал. Точно. Так что, скорее всего, это и был его план. Теперь, когда я поняла это, что мне оставалось делать? Я забрала сумку, потому что не хотела, чтобы Морин узнала, что его здесь нет.

Уверена, что будет лучше сохранить видимость того, что он все еще жив. Но если я соглашусь с их планом, это означает, что я украду у Жаклин и Тома. А они этого не заслуживают. Я и так уже убийца; мне не нужно добавлять воровство к растущему списку моих преступлений.

Я верну им подарки. Только надо придумать, как. Не могу же я подойти к Жаклин и сказать ей, что ее подружка невесты – лживая вороватая стерва, потому что тогда мне придется объяснять, как я узнала об этом. Может быть, просто оставить спортивную сумку за пределами номера для новобрачных? Но тогда Морин узнает, что что-то пошло не так со стороны А Гуана. А-а-а. Ладно. Я как-нибудь разберусь с этим. А пока у меня в номере будет чертов труп и сумка, полная краденых вещей, потому что, конечно, я придумаю что-нибудь.

В стеклянную дверь стучат. Я открываю ее, и четвертая тетя спрашивает:

– Ты ведь останешься здесь ненадолго? Мы со второй сестрой собираемся обедать. Мы проголодались.

– О. Да, конечно. Иди. Спасибо, что присмотрела за… знаешь, пока меня не было.

– Конечно, так поступают в семье, – говорит вторая тетя. Они надевают свои туфли и, попрощавшись со мной, выходят из номера.

Я возвращаюсь в номер, закрываю за собой балконную дверь и потягиваю чай, который приготовила для меня четвертая тетя. Вздохнув, опускаюсь на другую кровать и смотрю на А Гуана. Вернее, на то, что накрыто одеялом. Господи, до меня только что дошло, что одному из нас придется спать в этой кровати, на которой несколько часов лежит труп. Немыслимо. Я