Голос Орглиса развеял жуткое наваждение. – Мы заметилинепорядок на другой вечер после твоего отъезда, святой брат, – сказалВторой Ученик. – Хотели снять для окуривания, но отступились: деревогрозит рассыпаться от малейшего прикосновения. Наверное, срок подошёл! –Это прозвучало до непристойности весело, Хономер покосился на Орглиса, как наумалишённого, но Второй Избранный с торжеством улыбнулся: – Потому что в городеслучилось настоящее чудо Богов!.. – Какое чудо?.. – только и могвыговорить Хономер. Дождь тёк у него по бороде и волосам, достигал кожи икаплями скатывался по телу, проникая под одежду, но человек способен привыкнутьпочти ко всему, вот и он за последние дни до того притерпелся к нескончаемойсырости, что почти перестал её замечать. – Какое ещё чудо?..

А сам, после двух чёрных чудес, со Знаком и с образами,внутренне изготовился принять ещё и третий удар, столь же безжалостный. Чтомогло произойти в Тин-Вилене?.. Стараниями Орглиса в одночасье заболели поносомвсе главные хулители Близнецов, и ему, Хономеру, надо готовиться отводитьобвинение?.. Объявился уличный заклинатель духов, якобы доподлинно беседовавшийс Предвечным Отцом?..

Второму Ученику явно хотелось перенести беседу под кров, втепло, продолжить её за чашей горячего, сдобренного гвоздикой вина. Но Хономерне двигался с места, и Орглис волей-неволей начал рассказывать:

– Помнишь ли ты Тервелга, юного сына резчика по дереву,являвшего несомненный дар к своему ремеслу, но утратившего зрение пять летназад от болезни, именуемой “лазоревый-туск”?..<Лазоревый-туск – старинноеназвание глаукомы. Обычно считается “болезнью пожилых”, но бывают и исключения.>

Ты ещё послал семье юноши денег, потому что он и его родичи– прямые потомки создавших наши образа… которым ныне, волею Богов, пришёл черёдобновиться. Да-да, святой брат, и, прошу, не смотри так на меня! Только вчерамне рассказали, что нынешней весной Тервелгу, оказывается, было видение. Онувидел во сне облачённых сиянием Близнецов, промывавших ему глаза водой изхрустальной чаши в виде сложенных горстью ладоней. Молодой резчик проснулся иобнаружил, что непроглядный покров, коим окутала его неизлечимая немочь, началрассеиваться! Тогда Тервелг понял, что болезнь отступила не сама по себе. Он непоспешил радоваться с друзьями, открывшись только матери и отцу, а сам дал обетне выходить из дому и не показываться на люди, пока не изваяет божественныхБратьев в точности такими, какими Они явились ему в сновидении. Так вот, нашиобраза начали превращаться в труху именно в тот день, когда мне сообщили, чтоюноша исполнил обет и готов смиренно принести свою работу в дар этому Дому. Ялишь взял на себя смелость просить его отложить подношение до твоего прибытия,святой брат, чтобы столь важное дело не прошло мимо тебя… Никто из наших ещё невидел новые образа, но всё свидетельствует, что они, должно быть,великолепны!..

Хономер смутно припомнил одно из донесений всеведущегоТашлака. О том, что отец этого самого Тервелга заложил свадебные браслеты женыи купил у мономатанского торговца баночку очень дорогого и прочного “живого”маронгового лака. Этот лак назывался живым оттого, что приготовляли его изкапель смолы, источаемых деревом из естественных устьиц коры. Понятно, прирубке маронга смола добывалась не в пример легче и в гораздо большихколичествах, вот только лак из неё с “живым” не шёл ни в какое сравнение…Хономер тогда пропустил сообщение мимо ушей: мало ли какую диковину могзадумать известный в городе мастер! Ташлак и донёс-то ему единственно из-затого, что заложенные браслеты были тогда же выкуплены и возвращены однимсуровым молодым венном, который водил дружбу с Тервелгом и которого в те дниещё не называли Наставником. Теперь вот оказывалось, что Хономер мог уберечьсяот изрядного потрясения, если бы немедля озаботился со всей доподлинностьюразузнать, что к чему. Но дано ли человеку предугадать, которая из многихмалостей со временем породит нечто значительное и даже великое, а которая такмалостью и останется?..

– Завтра пошлёшь к ним, – коротко бросил онОрглису. – Скажешь – могут прийти. Через несколько дней… как с деламиболее-менее разберусь.

Шагнул под арку, более не оглядываясь на умершие образа, идвинулся ко входу в свои покои, прилагая мучительные усилия, чтобы поменьшехромать на глазах у людей. Было ясно: об отдыхе, столь необходимом его духу ителу, остаётся только мечтать. И почему, стоило ему отлучиться даже ненадолго,как у вверенного его заботам жречества все дела тут же начинали идти вкривь ивкось?..

* * *

В то время как на шо-ситайнских равнинах ждали рассвета, вюжном Саккареме сгущался вечер наступившего дня, и тоже моросил дождь. Правда,здешние места, в отличие от тин-виленских окрестностей, никогда не ведалинастоящих холодов, да и дождик сеялся реденький и даже приятный, а потомумаленький костёр, возле которого сидели трое мужчин, предназначен был нестолько греть путников, сколько густым дымом отпугивать насекомых, охочих дочеловеческой крови.

– А как я посмотрю, кунс Винитар, не повезло тебе сроднёй по отцу, – сказал Шамарган. – И на острове какие-то выродкиразвелись, и отец твой, сколько я понял, был не из тех, с кем люди мечтаютвдругорядь встретиться… да и дядя… по-моему, в ту же породу!

Кунс Вингоррих не предложил Винитару воспользоваться“косаткой”, как вроде надлежало бы знатному воину и вдобавок близкому родичу.После судебного поединка, закончившегося смертью Имрилла, дядя с племянникомдаже не поговорили, не сблизились в запоздалом знакомстве. Как ядовитовыразился тот же Шамарган, Вингоррих был очень занят, решая, кто же всё-такимилее ему: приглянувшаяся на шестом десятке смазливая баба – или народ, которыйего когда-то спас, а потом поставил над собой предводителем и много лет и зимисправно поил и кормил, а за что? За то, чтобы он хранил законы и вершилсправедливость. Вершил так, как было исстари принято на Островах – неоглядываясь ни на привязанности, ни на родство…

– Может, тебе следовало остаться у них? –поддразнивая молчаливого Винитара, продолжал Шамарган. Кажется, ему не легчебыло избавиться от привычки дразнить, чем Волкодаву – от любви к молоку исвежей сметане. – Нет, правда! Может, стоило бы тебе остаться? Сразу взялбы под начало десять добрых островов вместо того единственного, – бр-р,как вспомню! – обледенелого, где людоеды живут…

– Вот тут ты прав, – нехотя отозвался молодойкунс. – Единственного.

Надо думать, народ Другого Берега в самом деле с радостьюпошёл бы под его руку, если бы он того захотел. Но Винитар не захотел. И тогдасоплеменники старейшины Атавида сделали для троих путешественников то, чтогорцы Заоблачного кряжа обещали, да не смогли исполнить для Волкодава.Разослали по ближней и дальней округе вести так, как это умеют только рыбаки иохотники. И быстрые лодки помчали гостей с островка на островок, от деревни кдеревне. С рук на руки, от одного дружеского очага к следующему. Не так чинно изнаменито, как было бы на “косатке”, но с той сердечностью, которой необеспечат ни деньги, ни знатное происхождение.