1. Илья Лапшин, 1937 г.

2. Илья Лапшин в своей комнате в доме на Новой Божедомке, 1939 г.

3. «Пойдем мы стариками к Сталинграду, чтобы у Волги юность вспоминать…», 1940 г.

4-5. Автобиография Ильи Лапшина

6. Извещение-похоронка

Виктор Рачков 20 лет

«Скоро еду. Куда? Увидим. На фронт. В Африку?..»

Лейтенант. Погиб 28 сентября 1943 года при форсировании Днепра, спасая товарища. В учетно-послужной карте на лейтенанта Рачкова В. В. написано: «Убит. Похоронен: деревня Новоселки Черниговской области».

Летом 2016 года младший брат Виктора Анри Васильевич Рачков[27] нашел три пожелтевших листочка и узнал почерк Виктора. На двух листочках из блокнота – записи песенок для малышей. «Рано-рано поутру пастушок туру-ру-ру-ру, а коровки по селу му-му-му…»

На третьем листе – последняя и единственная сохранившаяся запись из дневника Виктора Рачкова, она сделана в 1942 году перед отъездом в училище.

В 1941 году Виктор, только поступив в МАИ, уехал на фронт к отцу, комиссару саперной бригады. Там ему присвоили звание младшего сержанта. Он водил полуторку. После этого у него был выбор – вернуться в МАИ или поступить в пехотное училище. Виктор выбрал училище. Перед этим он был на короткой побывке дома. Проходя мимо зеркала, не узнавал себя. Неужели всего несколько недель на передовой могут так изменить человека? Никакой юношеской романтики в глазах.

Решив привести в порядок свои рукописи – дневники, стихи, рассказы и повести – перелистывал драгоценные тетрадки. И вот тут что-то оборвалось в его душе. Бог знает, что произошло тогда с ним. В каком-то беспамятстве он сжег все свои бумаги, словно хотел испытать, проверить – горят ли рукописи. Очевидно, по-мальчишески плакал потом, сокрушаясь о своем поступке и понимая, что вот погибни он на фронте, и ничего от него не останется…

После ускоренного выпуска из училища ему, как одному из лучших курсантов, предложили остаться преподавать. Он выбрал фронт.

Лейтенант Виктор Рачков погиб, спасая товарища, при форсировании Днепра 28 сентября 1943 года. Ему было 20 лет.

…И столбом поставил воду

Вдруг снаряд. Понтоны – в ряд.

Густо было там народу -

Наших стриженых ребят…

И увиделось впервые,

Не забудется оно:

Люди теплые, живые

Шли на дно, на дно, на дно…[28]

Из воспоминаний Анри Рачкова о брате:

Мы были совсем не похожи друг на друга. Он – темно-рыжий. Виквас Оранжевый – так звали его в классе школьные друзья. А я – смуглый брюнет. Он был храбр, вспыльчив и трогательно отходчив, а я хоть тоже вспыльчив, но, скорее, робок.

Как-то стояли мы с ним во дворе среди мальчишек, подходит ко мне паренек и, указывая на брата, спрашивает:

– Вы ведь родные братья, да?

– Да, – удивился я, – но ведь мы не похожи…

– Еще как похожи, – заверил он.

До сих пор удивляюсь, чего он нашел похожего?

* * *

Виктор был старше меня на три года (он 1923 года, а я – 1926-го). Однажды какие-то хулиганистые пацаны, которым я показался, наверно, маменькиным сыночком, сговорились сбить меня с ног на катке на Чистых прудах, налетели, однако я, как крепкий пенек, устоял на ногах. Мало того, раззадоренный, сам погнался вслед, догнал одного, с разбега ткнул его в спину, он упал, разбил нос. Собралась целая куча мальчишек, которая стала угрожающе приближаться. Меня спас Виктор.

«Беги домой!» – крикнул он, а я прямо на коньках через булыжную мостовую метнулся на другую сторону дороги к Покровке. На углу тротуара остановился посмотреть, успеет ли и брат скрыться от хулиганов. Он был не такой худенький, как я, пошире и крепче. Но их же – целая банда! Что будет? – волновался я. Я недооценивал брата. Он и не думал убегать. Замелькали кулаки, и он один против всех так успешно отбивался, что те, понеся потери в виде синяков и разбитых носов, позорно отступили.

Я был в восторге от его подвига. И эта яркая, четкая картинка застряла в мозгу.

* * *

Он был большой фантазер. Еще в раннем детстве сооружал из стола, стульев, полок и другой мебели какую-то невиданную машину, сажал в нее и меня, и мы вместе путешествовали по разным африкам и америкам, по всему миру. Я тогда и слов-то таких не знал, и о странах не ведал, а он знал и мечтал о них. Мне, любившему математику и физику и не мечтавшему о путешествиях, довелось поездить по разным странам, в том числе странам Восточной Африки. Получается, что я осуществил его заветную мечту. В школе он любил географию, литературу. И быть бы ему писателем, путешественником, а мне, может быть, физиком. Если бы не война, которая все перемешала, перепутала.

* * *

В своем классе Виктор выпускал знаменитую на всю школу стенную газету. А еще он вел дневник. Уже после войны и его гибели в одной из оставленных им тетрадей я прочитал удивительную запись, в которой он предсказал Великую Отечественную.

«Оканчиваю школу, – писал он еще в 1939 году, в 8-м классе, – начинается война. На войне нас окружают, попадаю в плен. Бегу к партизанам. После победы оказываюсь за границей, путешествую по всему миру…»

Впрочем, предвидеть, что скоро грянет война, мог в то время, наверное, любой думающий человек. Виктор просто мечтал о путешествиях. О странствиях в те времена можно было только фантазировать, поэтому мировую войну мальчишка воспринимал как возможность для путешествий. Вот откуда в его последней записке, казалось бы, совершенно неуместное упоминание об Африке.

* * *

О том, что происходило в битве на Днепре осенью 1943 года, со всеми подробностями рассказал ее участник – замечательный писатель Виктор Астафьев в книге «Прокляты и убиты». Вместе с братом в той мясорубке погибли еще десятки тысяч молодых воинов Красной армии…

Похоронку первым прочитал отец. Он показал ее мне. Мир раздвоился в моем сознании. Я долго не мог поверить, что Виктора больше нет на свете. Рассказал о похоронке другу, а сам стал смеяться: «Ну как это может быть, что у меня никогда больше не будет брата? Что за чушь…» – «Ты что, больной?» – спросил приятель. Я с трудом подавил идиотский смех.