Гранитным камнем моё сердце разбивается о ребра. Следующие секунды длятся будто в замедленной съемке.

Она медленно преподносит чашку к губам, закрывает глаза… Едва-едва касается губами горлышка…

И…

— БЛ*ТЬ! НЕ СМЕЙ!

Я оказываюсь рядом в ту самую секунду, когда жидкость практически коснулась её рта. С сумасшедшей яростью бью наотмашь девчонку ладонью по лицу и резко хватаю за горло.

Звон стекла. Осколки фарфора рассыпаются по паркету, а я трясу и одичало сжимаю хрупкую шейку брыкающейся в тисках жертвы. Встряхиваю, рычу в испуганное, заплаканное лицо предательницы, и одержимо набрасываюсь на губы Сони.

Как голодный зверь, слизываю с её скул слезы, которые вмиг тают на языке, которые кажутся мне, помешанному психопату, слаще сахара.

— Нет, Крошкаааа…. — намеренно коверкаю её второе имя, которое теперь терпеть не могу, а раньше кончал от одной лишь мысли об этом имени, которое придумал сам, — Рано пока ещё подыхать. Сначала месть…. А затем уже и смерть.

Забрасываю тощее тельце на плечо, снова несу к дивану. Грубо швыряю стерву лицом в подушки, с остервенением впиваюсь в сахарные бёдра. Рывок на себя, и я подавляющим толчком насаживаю упругие ягодицы на свой ноющий, пылающий в извращённом желании член, и вхожу резко, глубоко, по самую мошонку.

Ногтями провел по коже цвета нежного персика, наслаждаясь тем, как от ногтей остаются красные отметины, как они извилистыми полосками тянутся за моими руками, как следы от позорного клейма, а она плачет и выгибается от боли, но ничего не может с этим поделать!

О дааа! Как же я долго голодал и зверел! От безбашенного желания вытрахать грязную, лживую предательницу!

За решёткой я только и мог, что дрочить в собственный кулак и представлять с какой сумасшедшей скоростью, с какой вселенской ненавистью тараню ее миниатюрную плоть каменным членом, а она рыдает от моих пыток, от запредельной боли, кусая губы до ран. А я трахаю, трахаю, трахаю суку!!! Грубо, больно, сильно! Наказывая за предательство, за измену, за лживую любовь.

Которой никогда не было.

Ведь Соня была со мной из-за денег.

А может она давно знала, кто я на самом деле такой, но просто строила недотрогу.

— Улавливаешь разницу между нашими прошлыми отношениями и настоящими? Чувствуешь, когда берут, а когда еб*ут?? — ногтями вцепился в сосок так грубо, что взвизгнула и толкнулся ещё жёстче, почувствовав, как она вся сжалась в немощный комок.

Как долго мы не виделись, Со-ня?

Я произношу её имя с осторожностью, враждебно, растягивая по слогам. И каждый раз, когда оно всплывает в уме, меня словно херачит шокером. И я снова возвращаюсь обратно в клетку, испытывая адскую боль, вспоминая напыщенные смешки долба*бов-смотрителей, что по очереди считали тяжелыми кожаными ботинками мои рёбра.

Пробиваю её нежную мякоть сильными, властными толчками, а внутри чувствую приятную влагу. Течёт! Течёт стерва! Грязная, порочная извращенка!

С мыслями о грёбанной влаге, я схожу с ума ещё больше и начинаю двигаться на максимальной скорости.

Как же приятно! Как же я соскучилась по этому вкусному телу!

Не зря ждал. Не зря, сука, страдал!

Она МОЯ!

Моя вещь. Игрушка. Потаскушка.

Я буду использовать её как куклу для битья. Лакомиться, пользоваться, срывать накопленный гнев, когда посчитаю нужным. Буду трахать изо дня в день, изо дня в день!!! До такой степени, что она просто умрет подо мной.

Я доведу её до такого состояния, как довели меня. В грязной, зассаной клетке. В которой солнечный свет я видел лишь в лютых кошмарах.

Она издает гортанный вопль и от этого вопля я быстро извергаюсь спермой, толком не успеваю даже насладиться актом, но все равно продолжаю властно вколачиваться в горячие глубины, натягивая на себя нежное, но уже обмякшее тело, прижимаясь лобком к бархатным и податливым ягодицам, пульсирую меткими, хаотичными выстрелами в мокрую, тесную дырку!

Бл*ть!

Я сам как конченный извращенец! Раз тащусь от лживой дряни!

Но не могу по-другому. Изголодался! Соскучился!

Нет! Не потому, что когда-то любил…

А, в первую очередь, потому, что предвкушал расплату.

Она слишком…. Слишком классная. Я не могу оторваться. Не могу вот так вот просто прикончить, не насладившись своей сладкой, своей чертовски приторной местью!

Да, детка!

Да, моя дорогая!

Теперь, между нами лишь месть и животное влечение.

Теперь я — твой зверь. А ты — моя лакомая добыча.

* * *

Лучше бы я заказал киллера.

Долбанный слабак! Всё-таки сдался. Не смог прикончить. Знал ведь, что стоит лишь мне увидеть потаскушку хотя бы мельком, хотя бы на долю секунды… Я сорвусь. И передумаю.

Так и случилось.

Хотел отравить… Но не вышло.

Вопрос времени.

Ещё успею вдоволь отыграться!

Потому что сегодня, я брал ведьму три раза подряд, доводя сучку до изнеможения.

Но самое удивительное было то… что она кончала подо мной.

Кончала, мать её!!!

Пульсировала и стонала, словно порченная, подзаборная дрянь!

И от этого долб*ебства я злился ещё больше и ещё жёстче засаживал свой острый член в маленькую вагину, мечтая, чтобы ей было адски больно!

Но что бы я не делал, лицемерка все равно получала охренительный оргазм.

Я мог бы избить. Мог бы кости переломать! Мог бы так забить, что она бы в овощ превратилась, или навек забыла собственное имя.

Но рука, пизд*ц, не поднималась.

Пока ещё не наигрался. Пока не насладился!

Живой нужна.

Моя зверушка, моя порочная игрушка, шлюшка и потаскушка!

* * *

Вытрахав из ведьмы все силы, я, наконец, покинул комнату, заперев суку на ключ, заранее позаботившись о том, чтобы она не нашла способов сбежать. Даже проводку вырубил, для более сильного эффекта испуга. Пусть в темноте корчится от боли. Пусть ей будет также хреново, как и мне, на нарах. Я тоже света белого не видел. Лишь каких-то пару сраных минут, во время рассвета, когда один единственный солнечный луч проникал в мелкое окно, запечатанное титановыми прутьями. Но это было не всегда. Потому что там, сука, как в Антарктиде, было до дикости холодно и пасмурно.

Следовало бы вообще запереть дуру в подвале. В сырости, с крысами. Но там бы я просто-напросто побрезговал брать и трахать её грязное тело.

Выскочив на улицу, сразу же затолкал в рот сигарету. Руки, к чёрту, дрожали как после дозы, а сердце словно колотилось бешеным барабаном в ушах.