Зинаида принялась было плакать, но быстро успокоилась ивыразила готовность завтра отпроситься на работе и ехать к Кларе помогать, начто Люба ответила, что помогать не нужно, все необходимое уже сделано или будетсделано завтра.

– Знаешь, Бабаня, – сказала Люба бабушке, –твои уроки мне очень пригодились сегодня. Спасибо тебе.

Анна Серафимовна ничего не ответила, только погладила внучкупо голове.

Весь следующий день Люба занималась подготовкой к похоронам,вместе с Родиком получила и отвезла в деканат свидетельство о смерти, потомходила по магазинам и ездила на рынок, закупая продукты и спиртное. Вторник онавместе с Кларой Степановной и двумя ее подругами провела на кухне у Романовых,резала салаты, мариновала мясо, варила кисель, пекла блины. Людей на поминкиожидалось много, человек сорок, если не больше, и они с Родиком пошли пососедям просить стулья, посуду и приборы. Похороны были назначены на среду.

Когда закончили с готовкой, Люба вымыла посуду и привелакухню в первоначальное состояние чистоты и идеального порядка. Подруги КларыСтепановны уже ушли, время было позднее, она постаралась побыстрее всезакончить и тоже ехать домой.

– Люба, – Родик появился на кухне так неожиданно итихо, что она вздрогнула, – ты можешь остаться у нас ночевать?

– Зачем? – удивилась она. – Метро еще ходит,и автобусы тоже, я доеду, ты не беспокойся. В крайнем случае такси поймаю, уменя есть деньги.

– Не в этом дело, – он отвел глаза изамялся. – Я хочу, чтобы ты осталась.

– Зачем? – повторила она. – Что-нибудь нужносделать? Мы что-то забыли?

– Да нет же! Я просто прошу тебя остаться.

– Но зачем?

– Я… боюсь.

– Чего ты боишься?

– Вот завтра мы придем туда… а папа там лежит в гробу…мертвый… холодный… Я боюсь. Не оставляй меня, Любаша, мне с тобой легче.

– Конечно, я останусь, – сразу же согласиласьЛюба. – Только надо домой позвонить, предупредить.

– Мама позвонит, поговорит с твоей мамой, так будетлучше.

– Ну хорошо, – пожала плечами Люба.

Мама так мама, какая разница, кто позвонит.

– Где мне спать? – спросила она. – Вгостиной?

– Да, мама тебе постелит. Давай чайку выпьем.

Клара Степановна, сославшись на головную боль, ушла вспальню, накапав себе в мензурку успокоительного. Люба и Родик долго пили чай спеченьем Любиного изготовления, пока она не почувствовала, что засыпает, сидяна стуле.

– Пойдем спать, а то завтра трудный день, –предложила Люба.

Родик покорно встал и отправился в свою комнату. Любаулеглась в гостиной на диван в уверенности, что заснет, как только прикоснетсяголовой к подушке, но уснуть отчего-то не удавалось. То ли место было чужим инепривычным, то ли она тоже волновалась перед завтрашними похоронами, но снавсе не было, а была только какая-то болезненно-тяжелая одурь от физическойусталости. Она все ворочалась с боку на бок, когда стеклянная двустворчатаядверь гостиной тихо приоткрылась.

– Люба, ты спишь? – послышался едва слышный шепот.

– Нет. А что случилось?

Родик, закутанный в плед, медленно вошел в комнату и сел накрай дивана.

– Мне страшно. Поговори со мной. Когда ты со мнойразговариваешь, мне легче.

Люба откинула одеяло, села рядом с ним, прижала его голову ксвоей груди и начала баюкать, как ребенка…

* * *

– Вот тут-то наконец все и случилось, –удовлетворенным тоном закончил Ворон очередную часть повествования.

– Что случилось? Он ее в губы поцеловал?

– Да все случилось, остолоп! Все, понимаешь? Короче,что надо – то и случилось. В общем, на следующий день они Христофорычасхоронили, и Люба на поминках была в роли молодой хозяйки, и все это восприняликак должное, и Романовы, и Головины. А через месяц, в конце ноября, Родик иЛюба решили пожениться. Свадьбу назначили на июль, аккурат после летней сессии.В феврале Любе исполнится восемнадцать, тогда и заявление подадут.Регистрироваться планируют в Грибоедовском дворце, его как раз только недавнооткрыли, чтоб все честь по чести. Марш Мендельсона, лестницы, покрытые коврами,белое платье с фатой – кр-р-расота!

– Ты смотри, как у них далеко зашло! – удрученнопроизнес Камень. – Как же она, бедненькая, пережила, что Родислав надругой женился?

– Да отлично пережила! Я же тебе рассказывал, она наего свадьбе вся сияла и радовалась за подругу.

– Не-е-ет, – недоверчиво протянул Камень. –Тут что-то не так. Тут какая-то интрига. Ты там смотри, ничего не пропускай, ато не поймем, что и как. Прямо после похорон и начинай. Это середина октябрябыла.

Ворон улетел «ничего не пропускать», а Камень предалсяпечальным размышлениям о превратностях судьбы. Его зазнобило, и он начал былопримерять к себе то грипп, то пневмонию, но внезапно понял, что это никакая неболезнь, а очередной незапланированный визит Ветра.

– Откуда ты явился? – недовольно пробурчалКамень. – Ишь, нанес тут мне сырости и зябкости. И без тебя погодапоганая, а ты еще добавляешь.

– В Норвегии был, на фьордах, – радостно сообщилнеунывающий и ни на кого не обижающийся Ветер. – Ох и здорово там! Летай –не хочу, просторы, воды много, людей мало, можно порезвиться, не боясь никогопокалечить. А вы тут как?

– Ничего, кино вот смотрим.

– Про какую жизнь? – с интересом спросил Ветер. Оночень любил истории про Древний Египет и еще почему-то про индейцев и всегдаоставался послушать.

– Не про то, что тебе нравится, – проворчалКамень. – Россия, точнее, еще пока СССР, вторая половина двадцатого.

– У-у-у, я так не играю, – огорчился Ветер. –Ну ладно, я тут у вас отсижусь чуток, отогреюсь, обсушусь – и дальше полечу. АВорон где? Скоро прилетит?

– Как повезет. Тут не угадаешь. Он за очередной сериейполетел.

Ветер немного покружил над Камнем, выбирая позицию дляотдыха, и начал укладываться.

– Да ты чего прямо надо мной улегся! – сновазаворчал Камень. – У меня и так подагра и кости все ломит, а ты мне тутсвоей холодной сыростью веешь. Отлезь подальше.

– Подальше мне неудобно, там деревья, меня веткицарапают.

– А я от тебя болею. У меня и так здоровье никудышное.Отлезь, говорю.

Ветер покладисто приподнялся, еще немного покрутился впоисках места и устроился чуть повыше, чтобы, с одной стороны, не создаватьнеудобств Камню, с другой – хорошо слышать то, что расскажет Ворон, когдаприлетит.

Ждать пришлось недолго.