– Ты же знаешь, я гречанка, – улыбнуласьона, – существо нежное и южное, для меня то, что для вас являетсятеплом, – лютый холод.

Ему почему-то было неприятно, что девушка прикасается квещам его отца не голыми руками, а кожей перчаток, словно брезговала, хотя ипонимал, что это совсем не так. Просто ей действительно холодно, она же южанка,гречанка, совсем не похожая на Любу, которая, конечно же, перчатки в такойситуации сняла бы, как бы ни мерзла. Они разобрали все вещи в широком дубовомгардеробе, стоящем в родительской спальне, и перешли в комнату, где была печкаи стоял письменный стол, за которым работал Евгений Христофорович. Родиславпонемногу успокоился, руки уже не дрожали, однако желание поскорее уехатьотсюда не прошло.

В комнате уже было тепло, печка раскалилась, и он скинулпальто. Аэлла тоже разделась, небрежно бросив модную и, наверное, ужаснодорогую шубку на стоящий в углу стул. Родислав сел в кресло отца, набрал вгрудь побольше воздуха – он снова разволновался – и начал выдвигать один задругим ящики стола, доставая папки с черновиками рукописей, документы, какие-токоробочки и шкатулочки. Все это тоже следовало тщательно разобрать ирассортировать, чтобы не пропал ни один нужный документ и ни одна памятнаявещица. У отца было множество ценивших его коллег и благодарных учеников,которые во время похорон и поминок подходили к сыну и вдове покойного ипросили, если можно, отдать им что-нибудь на память. Отправляя сына на дачу,Клара Степановна наказала ему, помимо всего прочего, разобраться с возможнымисувенирами.

Он вытащил из ящика деревянный футляр и достал из негостарую трубку отца. Евгений Христофорович рассказывал, что в эвакуации не былохорошего трубочного табака и он просто сосал пустую трубку, вот эту самую. Потом,после войны, ему подарили другую трубку, английскую, очень хорошую и дорогую, идо самой смерти отец курил только ее, но ту, старую, дешевую и, наверное,плохую, он так и не выбросил, сохранил на память о войне и о том времени, когдаон познакомился с мамой. У Родика защипало в глазах.

– Ты что, плачешь? – удивленно спросила Аэлла, иРодик подумал, что Люба никогда бы так не сказала. Она бы сделала вид, чтоничего не замечает, и постаралась бы отвлечь его от грустных мыслей. – Чтоты там нашел такое?

Она подошла совсем близко, встала рядом с ним и нагнуласьнад столом, разглядывая трубку. Родислав внезапно почувствовал, как ее горячее,обтянутое тонким шерстяным платьем тело прижалось к его боку и плечу. Он решил,что это случайность, и постарался не обращать внимания, но ему стало неприятно.Тело было чужим, и исходивший от него запах тоже был чужим и Родику ненравился. Люба пахла совсем по-другому…

Аэлла разглядывала трубку, но ее рука вдруг оказалась уРодислава на шее, тонкие горячие пальчики ласково ерошили его волосы.

– Что ты делаешь? – сдавленно прошептал он.

– А ты как думаешь? – таким же шепотом ответилаАэлла.

Как он думал – было понятно, все-таки Родислав был ужемужчиной, хоть и с относительно недавних пор. Но непонятно было, что ему с этимделать. Он не испытывал ни малейшего желания близости с Аэллой, и тот факт, чтов детстве она ему очень нравилась, был давно и окончательно забыт и никакойроли не играл. Но его не покидала надежда, что он ошибается, что Аэлла ничего«такого» в виду не имеет, и еще можно обратить все в шутку. В самом деле, нузачем он ей сдался? Они не виделись два с половиной года, отношений никакихмежду ними нет…

Ее пальцы перестали ерошить волосы на затылке Родислава иплавно переместились на спину, под свитер. По спине пробежали мурашки. Аэллаповернулась как-то необычайно ловко и села к нему на колени. Родислав замер иувидел, как за оконным стеклом пролетели вниз крупные хлопья снега, словнокто-то тряхнул ветку растущей рядом с окном березы.

– Там кто-то есть, – нарочито громко произнес он,стараясь вывернуться из-под девушки и под благовидным предлогом встать скресла.

– С чего ты взял? – спросила Аэлла по-прежнемушепотом, томным и нежным.

– Снег с ветки упал. Наверное, кто-то прошел под окноми задел.

– Ерунда, это просто птица взлетела. Я видела, наберезе сидела большая черная птица. Она улетела. Никого там нет. И никто нас стобой не увидит.

Она приблизила лицо к его лицу и прикоснулась губами к егогубам. Родислав почувствовал проклятое привычное оцепенение, наваливающееся нанего каждый раз, когда он оказывался в стрессовых или просто неожиданныхситуациях. Он ничего не мог сделать и ничего не мог сказать, он мог толькосидеть и бороться с приступом подступающей тошноты, надеясь на то, что неначнется рвота и он не опозорится при Аэлле. Любу он не стеснялся, она знала оего особенности и всегда была ласковой и внимательной, если это случалось приней, помогала ему, держала голову и вытирала лицо. Так было в тот день, когдаслучилась стрельба в карьере, так было и еще раз, на похоронах отца, и потомеще раз, в тот день, когда они должны были идти к Любиным родителям объявлять освоем решении пожениться. Родислав тогда очень нервничал, и с ним опятьслучилось «это». Не дай бог, «это» произойдет сейчас, в присутствии красивойнадменной Аэллы…

Аэлла снова нагнулась к нему и поцеловала, на этот разглубоко и страстно. И тут Родислав не выдержал, отпихнул девушку и выскочил изкомнаты в ванную. Тошнота подступила к самому горлу, и он еле-еле успелнаклониться над раковиной. Отдышавшись, он умылся ледяной водой – водопровод вдом провели уже давно, а вот горячей воды пока не было – и вышел, втайненадеясь, что Аэлла ушла.

Но она не ушла. Родислав застал девушку сидящей на диване,на том самом диване, на который когда-то много лет назад Люба уложила его отцаво время сердечного приступа. Аэлла положила ногу на ногу, откинулась навысокую спинку, одна рука небрежно лежит на подлокотнике, другая закинута заголову, натягивая платье, обрисовывающее красивую грудь.

– И что произошло? – небрежно спросила она. –Куда это ты так рванул?

– Уходи, – мрачно произнес Родислав.

– Почему? В чем дело, Родик?

– Я женюсь на Любе. Через полгода.

Это было единственное, что пришло ему в голову. Не говоритьже Аэлле, что она ему неприятна и что он ее не хочет! А что еще можно сказать,как объяснить свое нежелание близости? Наверное, более опытные мужчины умеюткрасиво и достойно выходить из такой непростой ситуации, когда им предлагаетсебя нежеланная женщина, но Родик Романов был совсем еще молод и неопытен и непонимал, что ему делать.

– И что? – последовал очередной заданныйвысокомерным тоном вопрос. – Ну, ты решил жениться на этой простушке, ичто дальше? Какое отношение это может иметь к нам с тобой? Кстати, полгода –большой срок, ты еще можешь передумать и жениться на ком-нибудь другом.Например, на мне.

Это было такое откровенное предложение, что Родиславокончательно потерял почву под ногами и смог выговорить только одно слово: