– По-моему, вы сами не понимаете, о чем говорите. Всеобщие Имена – это знаки. А знаки, как вы сказали, создаются человеческим сознанием. Поэтому, видимо, прежде, чем обращаться к Богу, следует как следует изучить себя. Понять, Кто Ты, прежде чем обращаться к Нему.

– Вы что же, считаете себя христианином?

– А вы?

Девушка улыбнулась.

– Знаете, обычно люди, которые обращаются к Богу, называют себя христианами. Впрочем, я не настаиваю.

– Хорошо. Если вы не считаете себя христианкой, тогда кто вы?

– Скорее, язычница.

– Как интересно! – воскликнул поручик. – Позвольте вас спросить, мадемуазель, кто ваши родители?

– Я из рода Рюриковичей. Дед был князем. Отец – генерал-лейтенант, военный.

– А что означает ваше имя?

– Не знаю. Оно означает «полет стрелы». Или «полет сокола». Иногда – «парящий над гнездом кукушки».

Тасе Аркадьевне нужно было дальше по делам командировки. Ее ждали Тулуза, Болонья, Милан. Она сошла, и масонский поезд стал безмолвен.

Только в Марселе, куда поезд прибыл ночью, ложа пополнилась вновь прибывшими. Прибыл из Парижа мистер Самуэль Гарнет, которого в России звали Сергеем Петровичем. Приехал мистер Альфред Дуглас, которого в России тоже звали Сергеем Петровичем.

В Марсель мистер Самуэль приехал на автомобиле, чтобы на месте ознакомиться с работой масонских лож и наметить план работ. Мистер Гарнет, говоривший по-русски, с удивлением узнал, что ложа, в которой он намеревался работать, называется Великой Ложи России. Узнав это, он встревожился и хотел уже выйти из ложи, но мистер Дуглас успокоил его, объяснив, что ложа еще не вполне собрана и что, кроме мистера Гарнета, в ложу могут войти другие лица, которых назначит мистер Гарнет.

В этот же вечер мистер Гарнет поехал в русский квартал Марселя. Он заехал в русскую православную церковь, чтобы осведомиться о числе членов русской ложи. Ему сообщили, что в ложе состоят двадцать три человека, из которых трое уже являются членами, а двадцать являются новопришедшими.

– Хорошо, – сказал мистер Гарнет, – эти двадцать три человека и будут основой ложи на первое время. Сколько из них женщин?

– Ни одной, сэр.

– Очень хорошо, – сказал мистер Гарнет, – это исключает возможность каких бы то ни было скандалов. Молодцы русские! – добавил он, улыбаясь.

Он видел женщин на некоторых собраниях, но не обращал на них внимания, как на женщин. Ему сообщили, что ложа пользуется большой популярностью в городе, и это заставило его призадуматься.

– Я вижу, у вас в России любят масонство, – сказал он задумчиво.

– Очень любят, – ответил Великий Магистр. – А вы?

– Я не очень, – так же задумчиво сказал мистер Гарнет. – Кажется, я слишком стар для этого.

– Для чего именно?

– Для этого, – ответил мистер Гарнет, обвел взглядом ложу и повторил: – Для этого.

И вышел.

Любовница Карла Готта

Как-то раз, едучи в поезде из Праги в Берлин, я познакомился с молодой немкой. Я вошел в этот поезд на пражском главном вокзале и уже успел угнездиться в кресле возле окна, когда она появилась в купе – высокая, словно коломенская каланча или же коломенская колонна, вызывающе накрашенная, в длинном пальто из очень светлой палевой замши и точно таких же перчатках. В первый момент ее красота показалась мне грубой, а взгляд – неприязненным. Она села напротив меня и раскрыла книгу, немедленно погрузившись в чтение. Мы находились в сидячем купе на шесть человек, где три кресла и еще три кресла расположены визави. Четыре кресла остались пустыми. Я не сразу расшифровал немецкое название книги, которую она держала в руках (перчатки она позабыла снять). Но потом понял, что она читает Кафку, «Описание одной борьбы» – мое любимое кафковское сочинение. Я спросил ее, что она думает об этой повести, и мы разговорились. Поезд еще не успел пересечь чешско-немецкую границу, когда разговор наш сделался неожиданно откровенным. Она поведала мне, что является любовницей Карла Готта, старого короля чешской поп-музыки. Типа у них укромный романчик, и она время от времени наведывается в Прагу, чтобы поужинать, прогуляться и позаниматься сексом с этим знаменитым стариком. В момент нашего знакомства она возвращалась домой после такой вот любовной поездки. Самой ей было лет двадцать. Имя певца она произносила именно так, как я написал, – Карл Готт. Вообще-то его звали Карел, этого чешского немного приторного певца. Впрочем, даже очень и очень приторного певца, но сахар ничуть не сбивает градус его гениальности. Фамилия этой девушки означала, в переводе с германского, мастера шляпных дел. Лицо – воплощенный идеал Третьего рейха: удлиненный нордический подбородок, высокий лоб, ясно-голубые арийские очи, белокурые волосы. Впрочем, фигура вполне современная, не соответствующая широкобедрым идеалам фюрера, – длинноногое узкое тело, словно бы спрыгнувшее с подиума. Расставаясь со мной, она назначила мне свидание в кафе. Мы встретились, выпили белого вина на Хаккешер-Маркте, прогулялись и даже немного целовались на темных и безлюдных берлинских улицах. Выяснилось, что нравятся этой деве не только чешские поющие старцы, но также тощие кучерявые мальчики из Москвы. Она явно собиралась скоротать со мной ноченьку, или две, или три, но я уклонился от развития этой темы, поскольку мысли мои в тот момент занимала иная девушка. Однако разговор с молодой и романтичной немкой мне отчасти запомнился.

Этот разговор вращался вокруг немецко-чешских отношений. Хотя мы бродили по берлинским улицам, но маршрут поезда, в котором мы с ней познакомились (Прага – Берлин), словно бы продолжал властвовать над нашей беседой, над разветвленным обсуждением, которое мы предприняли: в этом обсуждении присутствовали и Кафка в Праге, и «Описание одной борьбы», самая пражская из кафковских вещей, возможно, даже единственный его текст, где описываются пражские реалии: взять хотя бы полет героя вокруг статуй святых на Карловом мосту, хотя сейчас я спрашиваю себя: упоминает ли Кафка в ряду этих статуй распятие из черного камня, увенчанное золотыми еврейскими буквами? Ну и, конечно же, Карл Готт: его обаяние, его голос, его слава, его старость… Немецкая дева, эталон германской красоты, которой нравилось бескорыстно дарить свое длинное тело ветхому чешскому кумиру, в некотором смысле воплотила в себе ту нежность, которую немцы в конечном счете все же испытали в отношении чехов после веков пренебрежения и надменного недоверия. Гитлер (он, наверное, влюбился бы в эту Анну, если бы ее увидел: чертами лица она отчасти напоминала Еву Браун) называл чехов «улыбающимися предателями», но вскоре после того, как этот истеричный вождь наложил на себя руки, немцы полюбили Карла Готта, полюбили его улыбающийся лик, от которого они уже не ждали предательства, полюбили его бархатный голос соловья-соблазнителя, охотно певший на их родном языке их самые любимые сельские песни. Карла Готта