что любовь к Богу и братолюбие при свете любви к Богу, любовь, доходящая до самоотвержения добровольных страданий и смерти крестной, если это нужно для торжества любви и верности правде и добру, по слову Сказавшего: «да любите друг друга; как Я возлюбил вас… По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою»[50], для нас несомненно, что в этом главная заповедь, в этом вечная основа веры и жизни, её животворящий дух. Для нас простая логика веры, что в жизни христианство должно быть «верою, действующею любовью», что весь строй жизни, все отношения и все роды труда должны быть стройно организованы на той же основе веры, действующей любовью, мира и единения в братолюбии.

Что сделано нами, чтобы это было действительно так, чтобы эту простую истину поняли дети наши, чтобы эту азбуку веры могли прочесть в жизни нашей! Сознательной веры у нас не хватает даже на то, чтобы не нужно было объяснять и доказывать нам это. Мы так мало любим Бога Живого, так далеки от любви к Нему «всем разумением», что не разумеем даже и эту первую букву откровения Его. «Если бы Я не пришёл и не говорил им, то не имели бы греха, а теперь не имеют извинения в грехе своём. <…>…И видели, и возненавидели и Меня, и Отца Моего!»[51] Сознательной веры не хватает на то, чтобы, считая себя не только верующими, но и правоверными, не быть только врагами Бога и правды Его, отрицая эту первую букву правды Его, не признавая за собой нравственной обязанности быть логичными и последовательными по отношению к ней, осуществляя правду веры, действующей любовью, правду мира и братства в жизни!

Формул отречения от главной заповеди Христовой множество. Прежде, чем перечислять главные из них, считаю нужным сделать несколько предварительных оговорок. В настоящее время до того забыто ответственное значение мирян в церкви, до того забыты и права, и обязанности, соответственно тому нам принадлежащие, что каждый раз, когда говорят о нестроениях жизни церковной, это понимается как осуждение духовенства. Одно духовенство считают за церковь, на него одного и возлагают всю ответственность за все нестроения жизни на лоне церкви. Это тоже одно из наиболее ярких проявлений отсутствия церковного самосознания. Нисколько не только не отрицая, но и не умаляя ни значения, ни громадной ответственности в жизни церкви духовенства, я не могу не сознавать, не упраздняя самого понятия о церкви, что и мы, миряне, составляем очень важную и очень ответственную часть церкви, имеем в ней свои права, а следовательно, и свою ответственность. Непонимание этой азбуки церковного самосознания приводит к самым скорбным последствиям: совершенному равнодушию к правде жизни церковной одних и отделению от церкви других, когда они, пробуждаясь к жизни религиозной, жаждут лучшего, смешивают понятие о церкви с рутиной жизни большинства верующих, возлагают ответственность за эту рутину на духовенство, а духовенство отождествляют с самой церковью. Об этом одновременном отсутствии и христианского, и церковного самосознания громко говорит факт быстрого увеличения числа отщепенцев от церкви, громадное количество сект с их бесчисленными подразделениями.

Именно с этой точки зрения я часто слышал осуждение всего, что говорил и делал на пользу церкви, побуждаемый сознанием моих нравственных обязанностей в качестве ответственного члена её, и ревностью о правде её и благе её. Осуждая меня, подразумевали, что я, как мирянин, берусь не за своё дело, и во всём, что я говорил, видели порицание духовенства. Отождествляя духовенство с церковью, по этому поводу давали мне укоризненное название «исправителя церкви». Не отрицая, что всё, что я говорю своим братьям мирянам, не в меньшей, а в большей степени касается духовных пастырей церкви, нравственная ответственность которых для меня тем более велика, чем более я признаю действенность таинства священства, я, однако, призывая всех не других судить, как бы эти другие не были виновны, а самим каяться и собственную жизнь исправлять, остаюсь верным этому началу во всех моих сочинениях и во всей моей деятельности. Будучи мирянином, я больше всего думал о нравственных обязанностях мирян, обращался по преимуществу к моим братьям мирянам и ничего им не предлагал такого, чего раньше от самого себя не потребовал и в собственной жизни не осуществил по мере сил и разумения. Если попутно я затрагивал и совесть духовенства, говорил то, что целиком было приложимо и к нему, я могу только радоваться тому и благодарить Господа, что и для духовенства труды мои не бесполезны. Оно и быть не могло иначе: Правда Божия одна для всех.

То, что верно для мирян, к которым я обращаюсь, стараясь в них во благо церкви и по долгу братской любви пробудить церковное самосознание, не в меньшей мере верно и по отношению к духовенству Тем не менее всё, что я пишу и делаю, направлено не на осуждение, призывает не к борьбе, не к вражде и разъединению, а к дружному созиданию правды и добра в жизни, без попрёков и пререканий о том, кто более виновен. Во всяком случае, я слишком сознательно отношусь к вере и церкви, чтобы смешивать церковь с рутиной жизни духовенства и мирян, чтобы не понимать, что Церковь исправлять нельзя, а можно и должно исправлять жизнь нашу на лоне Церкви, когда жизнь эта является соблазном на непонимание Божией правды и даже на вражду против Бога, вместо того, чтобы быть живой проповедью правды Божией в жизни и вести к прославлению Отца Нашего Небесного.

Есть и ещё одно недоразумение, которого я желал бы избегнуть, предупредив тем и возможность неверных толкований всего, что я имею сказать. Восстановляя жизненное значение и жизненную правду верховного, царственного, по выражению апостола, закона о любви к Богу и братолюбия, мне придётся протестовать против подмены этого закона иным в рутине жизни. Прошу помнить, что я не отрицаю это «иное», не протестую против законных прав этого «иного» в жизни церкви, а только восстановляю гармонию отношений между «царственным законом любви» и всем «иным» остальным, делаю это не от себя, а только повинуясь заветам Единого Учителя и Вечного Главы Церкви. Прошу помнить, что я не протестант ни в каком смысле слова, не протестую ни против какой буквы предания или обряда, тем более не требую упразднения какой-либо буквы, а только напоминаю, что всякая буква становится мертвящей, когда её противополагают животворящему духу царственного закона любви, когда из этой буквы творят себе кумира, успокаивая совесть свою на соблюдение этой буквы и тем извиняя