пасху», а потом, предпочтя Ему Варраву, кричали: «распни, распни Его, кровь Его на нас и на детях наших!»[53] И всё это случилось потому, что они чужды были животворящего духа закона, изучая мертвящую букву его, мертвящую именно потому, что она была не одухотворена духом животворящим, и они оставались «народом жестоковыйным, с медным лбом и сердцем необрезанным»[54], несмотря на то, что по букве были обрезаны и много трудов положили на изучение буквы закона.

Сколько их, этих ветхозаветных книжников, с умом и сердцем не крещённым. Они знают эту страшную страницу истории и не боятся того, что праведность их не превышает праведности ветхозаветных собратьев их. Для них по-прежнему важна буква веры в букву бытия Божия, а не животворящий дух веры в животворящий дух Бога Живого. И они остаются чужды этого животворящего духа, остаются чуждыми и животворящего духа правды Божией, правды Его царственного закона любви, сколько бы ни изучали букву Откровения, букву догмата, букву обряда. Чем более они учёны, чем более они авторитетны по своему общественному положению и всеми признанными заслугами в богословской науке, чем более они умны и красноречивы, чем более они влиятельны, тем более они зловредны, тем более они служат соблазном, бессознательно клевеща на Бога Истинного и на Церковь Его, бессознательно искажая жизненную правду веры, воображая, что ревнуют о Боге, о правде и о славе Его, воображая, что тем спасают себя и других.

На самом деле, оставаясь чуждыми животворящего духа правды любви Божией, они, говоря от имени церкви и являя собой в то же время языческий тип людей, совершенно чуждых всех христианских добродетелей: любви, кротости, смирения, великодушия, миролюбия и братолюбия, тот же языческий дух вносят и во все свои религиозные и нравственные понятия и во всю свою практическую деятельность, не узнавая Божие и ненавидя Божие во всех живых проявлениях Божия в жизни. Чуждые любви, они чужды и живого понимания царственного закона о любви. Быть «братолюбивым с нежностью» не составляет насущной потребности холодных и сухих сердец их. Если бы даже они в теории и признали бы обязательность для себя и всех христиан не только говорить о любви, но и стройно организовать всю жизнь во всей её целокупности семейных, социальных и трудовых отношений на основе этого высшего закона христианского откровения, они не нашли бы в себе сил осуществлять эту признаваемую букву, быть логичными и последовательными в жизни, не перестав быть самими собою, не перестав быть книжниками, чуждыми животворящего духа веры и любви, далёкими от алкания и жажды Божией правды любви. Пока они не покаются именно в том, что они книжники, гордые своими богословскими знаниями и верующими в букву писания наместо Бога Живого, Господь не совершит насилия над ними и не даст им благодати любви, которой они не дорожат, которая не имеет для них никакой цены в жизни. Без благодати любви они не получат и благодати разумения, не поймут самой сути творения Бога-Любви, самой сути жизненной правды откровения Его. Им только и остаётся изучать букву закона, без конца препираться о тонкостях богословских определений, никогда не приступая к осуществлению правды веры в жизни. Именно такое отношение к вере и жизни они выдают за правоверие, отпугивая от веры и отвращая от церкви всех тех, которые откажутся следовать за ними на пути этого бесцельного убивания времени в бесцельном изучении теории и в бесконечных спорах о теории религии без малейших попыток осуществления этой теории в практике обыденной жизни.

Не надо быть ученым богословом, чтобы принадлежать к этому направлению. К этому же направлению принадлежат и полуграмотные начётчики, все те, кто ожидает спасения от буквы правоверного знания, от верности букве правоверного догмата, не требуя от себя верности животворящему духу Бога Живого и высшему, царственному закону откровения Его, тем более не требуя от себя быть логичными и последовательными, быть верными этому животворящему духу в жизни.

Не менее ветхозаветно и не менее зловредно фарисейское отношение к религии, перенесение центра тяжести в деле веры с животворящего духа на букву строгого выполнения внешнего обряда. Напрасно и для них пережит был страшный, кровавый исторический опыт злодейского соучастия ветхозаветных фарисеев, ревновавших о богоугодных благочестивых упражнениях строгого соблюдения обрядности и в то же время возненавидевших, оклеветавших и предавших на распятие Самого Бога Живого в лице Единородного Сына Его, Его обвиняя в кощунстве и обрекая на смерть за несоблюдение субботы и иные «нарушения закона», обрекая Бога на позорную смерть во славу Божию!

И теперь они, как ветхозаветные братья их, облекают Христа в багряницу благолепия храмов и благолепия «богоугодных» дел своих, в то же время надевая на чело Его венец терновой вражды к животворящему духу Его верховного закона, ударяют Его по ланитам, плюют в Его лицо, издеваясь над «утопичными бреднями» завещанной Им правды мира и братства в жизни, ударяют тростью по терновому венцу Его и бичуют Живого Христа, преследуя клеветами и кознями своими Божие и Божиих. Напрасно прозвучали для них слова Спасителя мира: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы» (Мф 9-13); «не входящее в уста сквернит человека, а исходящее из уст» и Его апостола: «царствие Божие не пища и питие, но праведность, и мир, и радость во святом духе» (Рим 14:17); «ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью» (Гал 5:6); «Итак, никто да не осуждает вас за пищу или питие, или за какой-нибудь праздник… если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений, не прикасайся, не вкушай, не дотрагивайся» (Кол 2:16, 20, 21).

Они и теперь с тупым и каким-то ожесточённым упорством продолжают уверять, что христианство именно пища и питие, что правоверны не представители веры, действующей любовью, а строго соблюдающие постановления о пище и праздниках; продолжают уверять, что церковь, вопреки Спасителю мира и Вечному Главе Её – Христу, не признаёт более высшего, царственного закона о любви — законом высшим и царственным, на место его и выше его поставила множество мелких постановлений, требуя от верующих их соблюдения в большей мере, нежели соблюдения верховного, царственного закона о любви, в большей мере, нежели простой логики и последовательности этому верховному закону в практике жизни личной, семейной, социальной и трудовой, считая худшим неповиновением себе несоблюдение постановлений о пище и питии, нежели несоблюдение животворящего духа верховной заповеди о любви и полного разлада с этой