этот раз у меня уже не было желания подняться: в памяти сохранился результат предыдущей попытки. Я просто лежал, привыкая к своему состоянию — состоянию живого человека. Во всём теле чувствовалась тупая боль, мне казалось, что при каждом вздохе я превращаюсь в кусок сплошной боли. Поняв это, попытался не делать резких вдохов, дышать не полной грудью. Кое-как приспособившись, почувствовал некоторое облегчение, мысли стали приходить в порядок. Вот только память. Я ничего не помнил, что произошло после того, как потерял сознание в трюме «Бретани». Копался в себе, пытаясь выудить хоть что-нибудь из смутных воспоминаний, — естественное человеческое желание. Тщетно. Память ничего не подсказывала.

Хотя что-то всё-таки промелькнуло: мне показалось, что я видел лицо Надэж, склонившееся надо мной. Бредовое видение! «Правда, в отключённом от внешнего мира мозге могут появляться любые видения, — объяснил сам себе, — а образ молодой парижанки прочно укоренился в моей голове, всплывая при любом удобном случае». Так я попытался отмахнуться от навязчивого воспоминания.

В голову начали проникать посторонние шумы (или мне так показалось?): чей-то шёпот, аккуратные шаги, тихий металлический звон. «Всё-таки слух возвращается», — подумал я и попытался немного повернуть голову в сторону, не отрывая её от подушки. Круговорот мыслей вернулся в отправную точку: «Где я нахожусь?» Хотелось рассмотреть окружающую обстановку. Возникли неприятные ассоциации: «Что-то похожее уже видел». Я адаптировался к сумраку: выдолбленные стены, далёкий свет, наверное, керосиновой лампы, рядом край тумбочки.

«Это похоже на подземный лазарет, в котором лежала Найдин», — резануло меня. Скосил глаза вниз, мой взгляд выхватил из полутьмы что-то похожее на занавеску. «Дверь в выдолбленную палату, — сделал догадку, но тут же одёрнул себя. — Этого не может быть. Это не может быть Мальтой. Ведь мы плыли в Александрию». Закрыл глаза, не веря в окружающую обстановку. «Скоро кто-нибудь придёт и всё объяснит. Надо только подождать», — успокоил себя, пытаясь делать меньше вдохов. Но никто не приходил, и вскоре я погрузился то ли в сон, то ли в обморок — в моём состоянии это было безразлично. Чувство боли ушло — нет ничего лучше.

Проснулся (или точнее очнулся?) оттого, что кто-то меня ощупывал. От неожиданности первым моим порывом было отпрянуть, но подушка не позволила бы мне этого сделать. Несуразная реакция: надо мной склонился мужчина в белом халате, шапочке и медицинской маске. «Врач», — сделал безошибочный вывод. Мужчина не обратил внимания на то, что я пришёл в себя — так он был занят осмотром моей грудной клетки.

Наконец, собравшись с силами, я заговорил:

— Доктор, где я? Что со мной?

Мужчина от неожиданности вздрогнул и посмотрел на меня. Но тут же придя в себя, наверное, улыбнулся под маской.

— Ого, наш моряк проснулся! И даже захотел узнать, где он. Вы слышали? — он обернулся к кому-то, стоящему рядом. Любое движение головой причиняло мне боль, поэтому только уголками глаз различил стоящего за врачом медика: кусок белого халата, лица не видно — скрывала темнота. Но разве это имело сейчас какое-то значение? Я ждал объяснений. И они последовали.

— В раю, дорогой Вы мой. В подземном раю, — он бросил взгляд на окружающую обстановку. — Какая у нас палата? — прозвучал вопрос в никуда, и сам же ответил: — Двенадцатая. В двенадцатом круге рая. А я, доктор Рэтклиф, проводник в этих кругах. Твой Вергилий.

Я вспомнил своё посещение Найдин в подземном госпитале. «Какое разное отношение к одному и тому же. Кто находит ад, для другого это рай», — я хотел усмехнуться, но не успел: в горле почувствовал спазм и меня накрыл приступ кашля. Голова загудела, в глазах поплыли кровавые круги.

— Сестра, скорее! — услышал возглас, и надо мной склонилась женщина. Она приподняла мою голову, и из моего рта в подставленное ею металлическое судно потекла кровь. Лицо девушки закрывала медицинская повязка, видел только глаза и прядь светлых волос, но и их толком рассмотреть не успел: вокруг всё поплыло, сознание оставило меня. Сколько я находился в беспамятстве — одному Господу было известно, хотя вряд ли Он стал бы меня искать в глубине подземелья.

Смотрел вверх. Уже мог различить в сумраке потолок. Дышать было всё также тяжело, но мне казалось, что я смог научиться вдыхать воздух редко и медленно, поэтому боль стала не такой мучительной. Снова в голове крутился вопрос: «Неужели это один из подземных лазаретов Ла-Валетты?» Несколько — я полагал, что несколько, — минут раздумий, и ответ пришёл: откуда-то сверху прозвучал «знакомый» звук, как будто очень далёкого взрыва. Но слабое дрожание всего помещения показало всю серьёзность этого звука.

А дальше меня снова настигло испытание, которое уже пережил вместе с Найдин. Взрывы приближались. Я ожидал неизбежного. Но теперь мне казалось постыдным малодушием бояться смертельного урагана, гуляющего по острову. Все жители Мальты — от младенцев до преклонных стариков — не один раз в сутки подвергались этой экзекуции, а значит, и я не должен показывать страха в этом подземелье. Звуки приблизились и начали грохотать уже над головой. На этот раз смертельные удары по сводам катакомб воспринимались по-другому, но не потому, что в одночасье в меня вселился бесстрашный храбрец, — это было не так. Сейчас эпицентром моих ощущений стала боль при каждом вздохе. Я пытался сдержать приступы кашля, иначе опять пойдёт кровь из глотки.

Боль сконцентрировалась во мне — моё тело стало единственным источником моих чувств и переживаний. Теперь понял, почему многие лежащие в госпитале так спокойно относятся к бомбардировкам. Странный парадокс. Боль физическая стала щитом от страха смерти: проблемы внешнего мира (пусть даже самые страшные) не воспринимались адекватно. Хотя, кто может определить адекватность реакций на события в своей или в чей-то чужой жизни? Может быть, я был и не прав в своём выводе, но в тот момент считал так.

Звуки взрывов продолжались, кто-то заглянул ко мне, но не вошёл. «Проверяют», — догадался. Левую сторону груди неожиданно пронзила боль. Стиснул зубы, пальцы сжали простыню — не успел: изнутри пошла волна боли, снова приступ кашля. Звук быстрых шагов, опять судно перед лицом. Медсестра в маске склонилась надо мной. Она приподняла простынь, обнажив мою грудь для осмотра. Зазвенели металлические инструменты. Затем она повернула меня на правый бок. Чувствовал, как дрожат её руки, наверное, от напряжения: всё-таки девушка поддерживала тяжёлое тело взрослого мужчины. Почти незаметный укол в ягодицу, и я вернулся в