class="p1">Франко застал девушку за чисткой ковра.

– Что ты наделала? Где хозяйка?

Служанка, не в силах вымолвить ни слова, побледнела, уронила собранные осколки и залилась слезами.

В этот момент вошла Эванхелина с дочерью.

– Что я тебе говорил? – приветствовал он ее криком.

Домработница, воспользовавшись случаем, убежала в кухню.

– Что произошло? – спросила Эванхелина, вешая сумку на крючок у двери.

– Ты меня спрашиваешь? Как полагается проводить уборку в моем кабинете? – Франко дернул жену за руку.

– Я должна была… дочка…

Она попыталась объяснить, но муж толкнул ее на стекло, только что оброненное домработницей. Последняя завтра покинет дом, прихватив свои вещи и несколько банкнот, которые хозяйка оставила в сумке на крючке.

Эванхелина Франко не заметила, как порезала руки и запачкала кровью ковер, пропахший дорогим коньяком.

– Прибери бардак за своей чертовой служанкой.

– Умберто, не заводись. Мне пришлось съездить за дочерью, – попыталась объяснить женщина, не вставая с пола, без единого стона из-за боли в руках.

Франко толкнул ее, не дав договорить, а потом ударил ногой в живот. Она свернулась в позе эмбриона у ног супруга, прижав руки к животу.

– Папа! – крикнула с порога дочь. – Прекрати!

Остановившись, Умберто Франко понял, что готов убить эту женщину, стонущую на полу в испачканной красным блузке. Он никогда не смог бы убить Летисию Альмейду, подругу дочери, которая уже опустилась на колени рядом с матерью, чтобы помочь ей встать. Но он мог убить жену, настолько была сильна его ненависть. Горькая кислота поднялась к горлу из желудка.

– Тупая шлюха, – выплюнул он и вышел, хлопнув дверью.

* * *

В настоящий момент Эванхелина Франко разглядывает свои руки: идеальный маникюр, красный лак, белые бинты, покрывающие раны. Дочь поехала с ней в больницу. Зашивать не пришлось, порезы закрыли лейкопластырем и марлевыми салфетками. У нее нашли трещину в ребре, но обошлось без внутреннего кровотечения. Врач предложил ей остаться на ночь в больнице, под наблюдением. Эванхелина не захотела: нужно было возвращаться домой. Она только попросила перевязать руки; ей казалось, что марлевой салфетки и лейкопластыря будет недостаточно, чтобы вызвать у Умберто хоть какие-то угрызения совести. Ей наложили тугую повязку на живот и велели пару дней соблюдать полный покой.

* * *

Под воздействием болеутоляющих и прозака Эванхелина почти не чувствует боли в ребре, только дискомфорт, вынуждающий ее держаться прямо. Она передает одежду мужа работнице прачечной, та проверяет содержимое карманов и возвращает несколько монет и фотографию. Сама Эванхелина не могла их проверить из-за бинтов на руках. Женщина достает бумажник из сумки и видит, что он пуст.

– Я уверена, у меня с собой были деньги, – удивленно говорит она.

– Не волнуйтесь, заплатите, когда придете за одеждой.

Эванхелина возвращается к своей машине, белому «Крайслеру Ле Барон», слишком большому и громоздкому для улиц Сан-Мигеля. Там ее ждет водитель Хувентино, уже выслушавший несколько проклятий за то, что припарковался перед химчисткой, заняв узкую полосу мощеной улицы.

– И куда я подевала деньги? – спрашивает она себя вслух.

– Простите, сеньора, я не расслышал.

– Ничего, Хуве, я говорю сама с собой.

Эванхелина рассеянно переворачивает поляроидную фотографию, которую ей отдали в прачечной, и тут же перестает искать несуществующие воспоминания о потраченных деньгах.

Женщина подносит снимок к глазам и щурится. Она так и не купила очки, прописанные окулистом, но ей удается разглядеть Умберто в расстегнутых брюках (тех самых, что она сейчас сдала в химчистку), в распахнутой рубашке и с тем дурацким выражением лица, какое бывает у него, когда он пьян. Рядом – Мигель Переда, новый приятель ее мужа, со спущенными штанами и с идиотской улыбкой; в просветах между пуговицами бледно-голубой рубашки проглядывает грудь. Посередине – Клаудия Косио с почти закрытыми глазами. Это точно она. Место Эванхелине незнакомо. Женщина то приближает, то отодвигает снимок, чтобы рассмотреть детали.

– Это Клаудия, я уверена! – восклицает она вслух.

– Извините, сеньора, я вас не расслышал.

– Это они, – говорит женщина громче.

– Кто?

– Мой муж и его приятель, они были с девушками.

Широко распахнув глаза, Эванхелина Франко прижимает забинтованную руку к губам. Она ощущает боль в том месте, куда накануне пришелся удар ногой, и немного меняет положение тела, чтобы облегчить дискомфорт. Разглядывая фотографию, женщина забывает о боли и страхе. Она не чувствует себя жертвой, как всякий раз, уличая мужа в неверности.

Эванхелина закрывает глаза и внимательно прислушивается к себе. Ощущение совсем как в тот день, когда она родила дочь, или победила в конкурсе чтецов в начальной школе, или когда выигрывает у подруг партию в канасту и старается не показывать эмоций. В таких случаях кто-нибудь обязательно говорит: «Везет в картах, не повезет в любви», и она изображает смех, потому что всем известно, что ей и так не везет в любви.

В течение многих лет она каждый месяц покупает лотерейный билет в надежде выиграть и уехать отсюда с дочерью, бросить мужа и подруг, которые над ней смеются.

Эванхелина снова смотрит на фотографию, на ненавистное и нелепое выражение лица Умберто.

У нее в руках счастливый билет.

Она только что выиграла в лотерею.

Сорвала джекпот.

– Хуве, отвези меня к моей сестре.

Тринадцатый фрагмент

Если бы я мог засушить некоторые воспоминания, то выжимал бы память до последней капли. Другие хранил бы в нафталине и время от времени смахивал с них пыль. Я сохранил бы воспоминание о теле мертвой матери на полу, о ее лице с вылезшими из орбит глазами. От прилившей крови оно слегка побагровело – едва заметный оттенок на смуглой коже.

Хулиан склонился над ней, взгляд матери застыл на лице сына. Если бы существовал способ изучить глаза мертвых и обнаружить последнее, что они видели, в глубине материнских зрачков проявился бы мой брат.

Он сделал это ночью, спустя неделю после нашего возвращения в дом номер девять по Серрада-де-Саламанка.

* * *

Удивительно, с какой покорностью мы покинули комнату Исабель. Возможно, мы знали, что наше место не там, что мы потеряли все в тот день, когда я рассказал Рамону о женщине, которая убивает детей.

Карлос Конде и Фелиситас Санчес явились через несколько дней после освобождения. Мы с братом оставались с Хесусом и его бабушкой. Эухения Флорес отвезла Исабель выздоравливать к себе домой. Мать Исабель изо всех сил пыталась удержать на плаву корабль, шедший ко дну из-за двух безбилетников. Когда пришли родители, я безропотно направился за ними – измученный, выжатый. Соседи, наблюдавшие за нашим уходом, бросали косые взгляды и что-то бормотали себе под нос.