Она обрывает его взглядом.

– Макгинти, – я давлюсь этим словом.

– Макгинти? – Она смотрит на Зака за подтверждением. Он смертельно бледен. – Она сказала Макгинти?

Он кивает.

Гвен и мистер Теллер молчат. Весь стол перестает есть. Все смотрят на Мишель Теллер и меня, как будто ждут взрыва.

– Как у Джордана Макгинти? Его сестра-близнец? – переспрашивает она задушенным голосом.

Когда я это слышу, то впервые с начала обеда оживаю. Кем эта леди себя считает, что разбрасывается его именем?

– Да. Джордан был моим братом, – мой голос дрожит, что меня бесит. Я заставляю себя встретиться с ней взглядом.

– Я очень сожалею о твоей потере, Мэй. – Ее слова звучат холодно, но взгляд, который она бросает на меня, противоречит ее тону. Миссис Теллер выглядит опустошенной. До странного взволнованной. Как будто она не знает, как справиться с этой ситуацией.

Что ж, хорошо, я тоже не знаю.

Она поворачивается к отцу Зака:

– Ты знал?

– Нет. Я понятия не имел.

Ярость все сильнее кипит в моем животе. Как она смеет вести себя так, будто мне в ее доме не рады? Да ей следует броситься к моим ногам, умолять простить ее за то, что она защищает тот кусок дерьма, который убил моего брата.

Адвокатесса вздыхает и говорит мне:

– Мне жаль. Правда. Это необычная ситуация, если не сказать больше. Вот бы меня кто-то предупредил заранее…

– Я как-то не подумал, что ты решишь вернуться домой, – бормочет Зак.

Она смотрит на него, а затем поворачивается ко мне. Скалится зубастой крокодильей улыбкой.

– Нам просто придется старательно не замечать слона в комнате, и тогда все будет в порядке, с юридической точки зрения.

Я с силой вонзаю ногти в ладонь.

– Отлично. Меня устраивает.

Последнее, что мне хочется, это что-либо с ней обсуждать.

После этого обед превращается в одну большую неловкость, даже хуже, чем прежде. Я отступаю в свою собственную голову, мир размыт, слова вокруг приглушены тревогой, пронизывающей мое тело. Папа Зака пытается поддерживать беседу, отпускает шутки, пытаясь хоть как-то смягчить одну из самых паршивых ситуаций в мировой истории. Боль в моем животе становится невозможной, поэтому я глотаю стакан за стаканом воду, просто чтобы чем-то заняться.

После ужина Зак тащит меня в гостиную. Судя по виду, он готов расплакаться.

– Мне так жаль. Я не знаю, что на меня нашло. Не знаю, почему я сказал о Картере. Что со мной не так? Она спросила, и… я не знаю. Я не знаю, что случилось. Мне очень жаль.

Я качаю головой и закрываю глаза, прячась от его лица, его слов, света гостиной. Через мгновение я их открываю. Я слишком устала, чтобы расстраиваться. Слишком устала, чтобы прямо сейчас с чем-то разбираться.

– Все нормально. – Слабо пожимаю плечами. – Это должно было случиться.

Так и есть. Когда я согласилась приехать сюда, я запустила цепь событий. Зак не заставлял меня приходить. Я сама согласилась.

– Я просто хочу домой.

– Я отвезу тебя, – говорит он.

Киваю в знак благодарности.

– Можно мне заскочить в ванную? – Все, что мне хочется, это покинуть этот дом и никогда не возвращаться, но я выпила около галлона воды за ужином и теперь боюсь обмочиться.

– Конечно. Я буду здесь.

Выхожу из ванной и слышу из кухни приглушенные голоса. Мишель Теллер и ее муж. Она кажется измученной. Задерживаюсь на секунду в коридоре из чистого болезненного любопытства. О чем эта женщина, о которой я думала каждый день в течение нескольких месяцев, разговаривает со своим мужем наедине?

– Как ты мог не знать? – Она говорит тихо, но слова совершенно ясны.

– Как я мог не знать? – недоверчиво переспрашивает папа Зака. – Он твой клиент! Твое дело. Разве ты не должна помнить лица всех жертв?

– Да, Джей. Я помню лица всех жертв… Они приходят ко мне во сне. Когда я закрываю глаза, они все там. – Миссис Теллер молчит. – Но эта девушка выжила. И на то имелась причина, о которой, возможно, она сама не знает.

Мой живот скручивается.

Повисает тишина, а затем отец Зака растерянно уточняет:

– Ты о чем? Это первый друг, который появился у Зака за весь год. Понимаю, ситуация неловкая, но ты же по работе общаешься со стороной обвинения, так что…

– Ничего, – перебивает она. – Мне не следовало этого говорить. Ты в курсе, я не могу обсуждать с тобой дело.

– Боже, Мишель. Ты сама подняла эту тему!

Позади меня шорох, и я оборачиваюсь. Гвен стоит у края гостиной. Кажется, она даже не замечает меня, только сердитые голоса своих родителей.

Выражение ее лица – словно удар в живот: грустные глаза, опущенные уголки рта, сведенные вместе брови – все это выглядит таким знакомым, очень похожим на то, что я вижу в зеркале.

Когда Зак высаживает меня у моего дома, внутри темно, а почта все еще в ящике. Я хочу пройти мимо, но не могу.

Я нахожу его именно там, где и ожидала, под кучей каталогов и парой счетов: еще один толстый конверт из окружной тюрьмы.

Слова мамы Зака звучат в моей голове: были причины, почему она выжила.

Причины.

Мне нужно знать, что он хочет сказать.

Я разрываю конверт.

Письмо

Дорогая Мэй,

Твое молчание непонятно. Я надеюсь, ты получаешь мои письма. Ты не могла бы меня навестить? Это все, чего я хочу. Услышать твой голос. Увидеть твое лицо. Здесь так одиноко, и единственное, что меня поддерживает, – это надежда встретить тебя снова.

В последний раз я видел тебя в тот день, когда открыл дверь кладовой, но ты даже не взглянула на меня. Тогда мне пришлось уйти, потому что они шли за мной. Я так и не произнес то, что хотел тебе сказать.

Я наблюдал за тобой во время занятий. Математика, английский… ты всегда была такой милой. Ты единственная на самом деле меня слушала. Помнишь, как однажды мне пришлось просить ручку, потому что я забыл свою, и только у тебя хватило порядочности мне помочь? Все остальные лгали и говорили, мол, у них нет лишних, или притворялись, будто не слышат. Словно меня вовсе нет. Но ты знала, что я есть. Ты всегда знала.

Ты видела меня, Мэй. Говорила со мной и знала, что я личность, даже когда все остальные пытались сделать вид, будто это не так.

Мы лучше, чем все они, Мэй. Они живут жалкой поверхностной жизнью, радуются своему невежеству, но мы не такие.

Я знаю, ты убежала бы со мной, если бы могла.