– Что? – Зак смотрит на меня, подняв брови, и я понимаю, что только что произнесла имя Люси вслух, как дурочка. Краснею и качаю головой.

– Ничего. Извини, просто волнуюсь. – Я не рассказала ему о нашей ссоре.

– Все нормально. – Он колеблется, затем берет меня за руку. Требуется вся моя сила воли, чтобы не вырвать ее обратно. Зак помогает мне, он мне нравится. Я хочу быть нормальной, быть девочкой, что находится в машине с мальчиком, который ее любит, и ехать в нормальное место.

Это все, чего я хочу.

Но, как никто другой, знаю: мы не всегда получаем, что хотим.

Или даже то, в чем нуждаемся.

– Итак, каков план? – Зак изо всех сил старается быть бодрым, и это забавно, учитывая ситуацию. – Когда мы доберемся… я пойду с тобой? Это разрешается? – Он молчит. – Слушай, я не пытаюсь вести себя как твоя мама и все такое, но не думаю, что тебе стоит идти туда одной.

В глубине души я фыркаю и думаю: если бы ты был похож на мою маму, то даже не сидел бы в этой машине, – но я слишком на взводе, чтобы сказать это вслух. Вместо этого отвечаю:

– Ты видел его письмо. Я должна идти одна. При свидетелях он говорить не станет, – голос звучит механически. У Зака напряженное лицо, сморщенный лоб. Я напоминаю себе, что только из-за меня он влез в этот кавардак, и мне стоит быть к нему добрее, даже если мой режим по умолчанию – Зло. – Слушай, я ценю, что ты пошел со мной. Пытаешься защитить меня и все такое… – Замолкаю. Испускаю судорожное дыхание. Не хватает сил продолжить. За окном пролетает пейзаж, пальмы вдоль автострады проносятся мимо зеленой полосой.

Мы приближаемся.

Я впиваюсь ногтями в ладони, и боль помогает мне собраться. Мне нужно это сделать. Я в долгу перед Джорданом. Мне нужно услышать его последние слова, даже если они слетят с уст монстра, который его убил.

Зак молчит за рулем.

– Со мной все будет хорошо, – бормочу я. Расправляю плечи, как делала это много раз, и пытаюсь заставить себя поверить в собственную чушь.

Зак сжимает губы и явно хочет сказать больше, но кивает.

– Ладно. Я здесь, если понадоблюсь.

Я киваю в ответ.

Всю оставшуюся дорогу мы молчим.

* * *

Минут через двадцать мы подъезжаем к комплексу.

Он состоит из двух тюрем в центре Лос-Анджелеса: Мужская Центральная и Башни-близнецы, где находится Дэвид. Снаружи башни выглядят невзрачно. Они не кажутся достойными ни своих имен, ни того, что внутри них. Просто пара приземистых, некрасивых серых зданий. Самое поразительное – отсутствие окон. Вы никогда не догадаетесь, что внутри лабиринт коридоров, тысячи заключенных и ужасные условия жизни. Никогда не догадаетесь, что внутри убийца моего брата. Несмотря на то что я получала конверты с почтовым штемпелем этого комплекса почти год, до той ночи я никогда не думала о нем как о реальном месте. Понятия не имела, что здесь.

Найдя место для парковки, мы минуту сидим в машине, тихо и неподвижно.

Зак пытается поймать мой взгляд, но я не могу заставить себя посмотреть на него. С тех пор как мы съехали с автострады, я снова и снова дергала кутикулу большого пальца, и та начала кровоточить. Мои руки – это царапины и рваная кожа.

Я уверена, что вот-вот закричу.

Это гнев, от которого я бегала весь год, из-за которого меня выгнали из школы. Ярость, что в тот день просочилась в мое тело, нарастает. Как посмел этот урод шантажировать меня, чтобы я его навестила? Он не заслуживает последних слов Джордана, они должны быть моими.

Зак шепчет:

– Ты в порядке? – И я знаю, что больше не могу сидеть здесь, безмолвно крича в черной пустоте собственной головы.

Мне нужно взять себя в руки, если я когда-нибудь собираюсь выбраться из машины и пойти в тюрьму. Минуты идут, приближается время моего свидания. Мне пора.

Я переключаюсь на автопилот, как делала в дни после стрельбы, после того как меня вынесли из той крошечной кладовки, что стала моим домом, мимо брошенных сумок с гудящими сотовыми телефонами. Это было хуже всего: новости о стрельбе разошлись, и родители начали звонить своим детям.

– Да. Я в порядке. – Протягиваю руку и открываю дверцу машины. Выхожу на темную парковку. Заставляю себя улыбнуться Заку. Закрываю дверь. Когда ухожу, слышу, как он говорит, что будет здесь, когда я вернусь, но не могу обернуться и поблагодарить. Иначе никогда не выберусь из этого гаража.

После все становится размытым. Тело движется, а разум отключается.

Руки так сильно дрожат, что я долго не могу открыть дверь в приемную посетителей. Наконец, женщина в форме не выдерживает и распахивает ее изнутри.

Меня мутит.

Каким-то образом я добираюсь до стойки регистрации и просовываю свое удостоверение личности в крошечную щель в пуленепробиваемом стекле.

Пуленепробиваемом стекле.

Неприветливый мужчина за стойкой толкает мне бланк и говорит подписать его. Я набрасываю что-то похожее на свою подпись, и он рявкает, чтобы я села и подождала. «Сядь и подожди». Как будто это обычный день, нормальное место.

Как будто я нормальный человек.

Тащусь к скамье, едва переставляя ноги, как будто они из бетона. Плюхаюсь рядом с рыдающей женщиной. Мои глаза сейчас сухие.

Пока я жду, тысячи мыслей забивают мой разум.

Что сказал Джордан перед смертью? Почему Дэвид не мог просто написать мне это в одном из своих гребаных писем? Почему он заставил меня прийти сюда?

Я вспоминаю ту ночь – ночь вечеринки, – но в моем мозгу черная дыра, в которую я не могу проникнуть. Помню, как пришла, как пила с Хим, смотрела на Майлза через всю комнату, а потом… ничего. Какие бы воспоминания там ни задержались, их уничтожила алкогольная амнезия.

Комната начинает крениться. Опускаю голову на руки. Я не могу этого сделать. Мне нужно встать и уйти. О чем я думала, придя сюда? Люси была права.

Но тут решение принимается за меня. Нас зовут, всех людей в комнате ожидания, говорят сложить наши сотовые в шкафчики вдоль дальней стены и выстроиться в очередь – пора.

«Помогите».

Я сижу на холодном металлическом стуле перед толстым окном из оргстекла и черным телефоном.

Я дрожу.

* * *

Звучит громкий сигнал тревоги, и с другой стороны окна появляются мужчины.

Даже если бы на них не было наручников, их нельзя было бы принять за кого-то, кроме заключенных. Походка, пустые глаза, нездоровый оттенок кожи – все их выдает.

А затем я вижу его.

А затем он видит меня.

А затем он улыбается.

Слезы жгут мне глаза, но я не могу – Я НЕ БУДУ – плакать. Он не заслуживает того, чтобы я плакала.