Мне было все равно, какое состояние у него осталось и что будут делить между собой его жены и дети. Мне было важно, чтобы этот эпизод стерся с памяти как можно быстрее, а фамилия моя не упоминалась в контексте с этим случаем.

Славик хмурился и не разговаривал со мной вторую неделю. Я была измотана нервным напряжением, мысленными прокрутками произошедшего, попытками объясниться о непричастности к делу. Мужчина проявил всю силу своего эго, сказал, что его личная репутация напрямую связана с репутацией деловой. Он не может быть замешан в мутной истории. А женщина, подозреваемая в убийстве, не может стать его женой. Это я уже сама досказала. Уверена, что правильно сформулировала фразу, застывшую в его глазах.

Но злился он на меня не поэтому. Правду узнала позже. Оказалось, Михаил звонил ему, рассказал, как улаживал вопросы в полиции. Понятное дело, Славик стал подозревать между нами связь. Откуда у меня телефон Михаила? Почему я позвонила именно ему? И еще миллион вопросов. Я молчала. Что говорить? И тогда Славик предоставил мне самой выбрать: уйти или остаться.

И этот выбор стал огромной проблемой.

Привычка – самая сильная из всех страстей. Это мой вывод, его доказательство я ощутила на собственной шкуре. Сейчас было неважно, что пару месяцев назад я подумывала уйти от Славика, сама понимала избитость отношений. Сейчас натянулись все невидимые ранее канаты, привязывая все крепче. К нему, к этому дому, к уютной квартире, к созданному мной интерьеру. Внезапно ощутила, как мегатонная сила привычки расплющивает гордость и внутренний голос. Я не могла себе объяснить, почему не ушла в тот же день, когда поняла, что Славик все знает. Почему осталась и продолжаю жить с этим мужчиной? Совесть? Привычка? Любовь? Колдовским образом меня тянуло к этому дому, подъезду, лифту с поцарапанными кнопками, входной двери с заедающим замком, виду из окна спальни, к апельсиновым шторам на кухне и ажурной рыжей скатерти. К особому квартирному запаху, теплому пледу на диване, стиральной машине, в которой я только недавно изучила все программные возможности. Здесь было все таким родным и привычным, что бросить и добровольно уйти (даже из-за всепоглощающей страсти к другому) я не смогла. Мне было плохо, но знакомо плохо. А там, что ждало меня там?

У нас не осталось ничего, что нас объединяло. Хотя есть тоска – его и моя. Она разъедала душу и странным образом соединяла. Мы ходили с одинаково хмурыми лицами и грустили. По тому времени, когда нам было хорошо вместе. Мы могли все выходные проваляться в постели, заказывая то пиццу, то китайскую еду из ресторана. Смеялись, смотрели фильмы и кормили друг друга из рук. А могли умчаться на выходные за город и носиться с какой-то пьянящей детской радостью по полю, вдыхая аромат трав и разгоняя бабочек. Могли рыбачить у озера, не проронив ни слова. Час, два, три, пять. И не забивать голову глупостями: «Кажется, мы долго молчим. Может, пора нарушить тишину и рассказать анекдот?» Было хорошо и спокойно. И счастливо. Мы не ограничивали личное пространство друг друга, и обоим тогда казалось, что идеальнее спутника для жизни найти невозможно. Он не придирался к моим кулинарным способностям и не лез с советами ведения хозяйства, частоты обновлений гардероба и посещений девичников. Я полностью ему доверяла и никогда не проверяла телефон, бумажник, электронную почту. Я не знала цен на продукты, бензин, тарифы за электричество и других коммунальных расценок. Как настоящий мужчина, Славик оградил свою женщину от платежных забот. Мы поддерживали друг друга в моменты карьерного становления, радовались успехам, а если случалось горе, объединялись в единую силу. Мы не ссорились по мелочам и никогда не таили обид. Славик не сказал мне ни одного обидного слова за всю нашу жизнь, тем более не поднимал руку. Я гордилась своим мужчиной и чувствовала силу, гранитную стену, которая всегда за спиной. Я шла вперед, зная, что в любой момент могу нырнуть в укрытие. Я стала уверенной и коммуникабельной благодаря его поддержке. Гармоничнее пары, чем наша, в ближайшем окружении не было. Я знала, что ему завидуют мужчины и ему это льстит. Я знала, что мы поженимся, а наша жизнь будет спокойной, стабильной и предсказуемой. Но моей творческой романтичной душе хотелось цветов, подарков, внимания, комплиментов, таинственных звонков и записочек с любовным содержанием. Хотелось амплитуд. Чтоб до небес и еще выше. Чтоб крылья за спиной, чтоб громкий сердца стук в висках. Чтоб захлебнуться чарующим состоянием влюбленности. Я не могла по-другому: серо, однообразно, рационально. С одними и теми же музыкальными дисками в машине и футбольными предпочтениями. Мне было хорошо со Славиком, знаю, что и он испытывал те же чувства. Наверное, в какой-то миг нам стало не хватать друг в друге каких-то чувств. Вспомнились Танькины пазлы. Кусочек от картинки выпал, и никто из нас не захотел его поднимать. Ставить на место и клеить картинку. А то, что происходит сейчас, – результат отношений последних месяцев. Любой фурункул не может гноиться вечность, наступит день, когда он прорвется. Это и случилось.

Клиентов после зимних праздников прибавилось, и я проводила на работе большую часть суток. И чем гуще становился вечер, тем сильнее осознавала свою обреченность. Одиночество впервые в жизни посетило меня так серьезно в возрасте тридцати с плюсом. Хотелось выть и глотать таблетки. Все чаще вспоминался тот радикальный метод изгнания хандры, благодаря которому мы со Славкой познакомились. Но ни роликов, ни коньков, ни дискотек не хотелось. Чувствовала себя разбитым корытом, которым рыбка наградила бабку в финале сказки. Хотелось под мамино крыло или, на крайний случай, под детское ватное одеяло.

Девочки прибыли ко мне в салон, как дружная спасательная команда.

– Каролина, прекрати сопливить.

Татьяна была резка и категорична.

– Что ты хотела? Сладких слюней и обмана? Твой Славик оказался мужиком и прямо тебе объявил: раз любишь другого, знай – мои хвостики завяли. Из квартиры не выселяет, долю оплаты на тебя не вешает. Это тоже ему в плюс. А что делать дальше, решать только тебе.

– А что мне дальше делать?

Мой слезливый вид Таньку не разжалобил. Она язвила в своей привычной манере.

– В петлю лезть, конечно. Это единственный выход. Ты как дипломированный психолог должна знать: чтоб вытащить человека из тяжелого состояния, надо устроить ему состояние еще хуже.

Я знала, о чем она говорит. Есть такой прием – принцип маятника. Если на человека не действуют уговоры, примеры и стимулы, надо создать искусственные условия, чтоб ему стало хуже, чем сейчас. Тогда маятник качнется и пойдет движение в обратную сторону. Он начинает выходить из депрессивного состояния самостоятельно. Я проделывала этот прием с клиентами. Танька сейчас предлагала испробовать его на мне.

– Не расстраивайся, все будет хорошо.

Иришка гладила меня по голове и убаюкивала нежными словами. Но я понимала, что этот метод не для меня, каким бы сладким и привлекательным он ни был. Не подействует. Мне ближе жесткие условия, которые предлагает Татьяна. И внутренне я уже была готова с ней согласиться. В голове прокрутились некоторые варианты, я задумалась и улыбнулась.