– В общем, мы устроили тебя в одну хорошую экспериментальную клинику. Это солидное заведение, там тебе точно помогут.

– Ну да, конечно, – усмехнулась Женя. – Только можешь не обольщаться, я не буду тратить время в каких-то дурацких клиниках. Советую тебе не платить за мое лечение. Потому что я все равно убегу.

– Женя, это не шутки...

– Да никто и не шутит. – Она рывком привела свое тело в вертикальное положение, чуть не ударившись при этом головой о крышу автомобиля. Глаза ее заметались по салону в поисках рюкзака. – Вот прямо сейчас и уйду. На ближайшем же светофоре.

Врач, до этого покорно молчавший, оживился и встрепенулся:

– Женечка, сядьте, вы же ударитесь!

– И не надо называть меня Женечкой, мы с вами еще не переспали. – Она сказала это нарочно, чтобы позлить мать. – Лучше выпустите меня отсюда по-хорошему.

– Ладно, – вдруг покладисто согласился врач, – на следующем перекрестке есть как раз станция метро. «Владыкино» вас устроит?

– Вполне, – буркнула Женя, усаживаясь на место.

Дальнейшее ей запомнилось не очень хорошо, хотя впоследствии Женя часто возвращалась затуманенными от успокоительных таблеток мыслями к тому моменту, чтобы понять, где же именно она, дура, допустила промах. Ясно дело, никто и не собирался так вот просто ее отпускать, ее сразу должны были насторожить приветливая готовность врача и мрачное молчание матери. Но Женя им почему-то сразу поверила. На перекрестке врач сделал водителю сигнал, и машина действительно остановилась. Она бросила: «Пока!», чмокнула в нарумяненную щеку мать и приготовилась открыть дверцу, как вдруг что-то пребольно впилось в ее ногу повыше колена. Женя удивленно посмотрела вниз и увидела торчащий из собственной ноги шприц. В тот момент до нее, конечно, дошло, что ее подло обманули. Сдаваться она не собиралась и приготовилась оказать врагам достойное сопротивление, но тело вдруг перестало ее слушаться. И чтобы не упасть, Жене пришлось приземлиться обратно на кушетку.

– Все хорошо, все хорошо, – как заведенный повторял врач.

Потом ее руку перетянули резиновым жгутом и сделали еще один укол, в вену. «Меня успокаивают, как психа, – подумала Женя, погружаясь не то чтобы в настоящий сон, но в какое-то черное глухое отупение. – До чего же я дожила, со мной обращаются, как с психом. И, похоже, увозят в самую настоящую психбольницу!!!»

Еда. Долой бутафорские продукты, издевательство сплошное – обезжиренные жидкие йогурты, пророщенную, мать ее, сою, таблетки сахарина в чай, хлебцы, похожие на тампоны для снятия макияжа!

Нет уж. Настоящая еда, благоухающая и сочная, – вот что ей нужно. Кремовые пирожные, которые тают во рту, ноздреватые блины, хрустящие шоколадные вафли, многослойные сандвичи (или даже дешевые демократичные гамбургеры из «Макдоналдса»), жареные курочки, картошка фри, от которой пальцы становятся теплыми и масляными... ммммм...

Это и есть настоящее счастье. Радость от смакования шоколадной конфеты не сравнится с радостью первого поцелуя. Всем известно, что любовь проходит, а голод – никогда. Сексуальное влечение со временем притупляется, но страсть к мучному, если дать ей волю, только набирает обороты.

Инна знала, как пахнет счастье и каково оно на вкус. Ее счастье было легкодоступным и появлялось перед ней по первому требованию. Счастье ждало Инну в любой продуктовой палатке, в престижном ресторане и пропахшей прогорклым маслом дешевой забегаловке.

И в квартире Валерия, конечно.

Инна поправилась, и если раньше ее новые габариты особенно не бросались в глаза, то теперь их не заметил бы только слепой. Иртеневу она соврала, что все дело в гормональных противозачаточных таблетках и что скоро ее вес придет в норму. Из-за Инниного внешнего вида запланированные на весну и лето концерты «Паприки» пришлось отменить. Она была солистка, Артему не хотелось искать ей замену. То ли он и вправду верил, что жена выздоровеет, то ли просто потерял интерес и к ней в частности, и к проекту «Паприка» в целом. Время от времени он подозрительно интересовался ее меню. Инна знала, что он даже роется в ее вещах в поисках улик – фантиков от конфет и тому подобных предметов, намекающих на ее виновность.

Но она вела себя осторожно и ни разу не дала ему повода усомниться в «праведности» своего режима питания. Эта игра в полицейского и вора ее даже немного забавляла и придавала ее гастрономическим оргиям дополнительную пикантность.

В начале лета ей пришлось купить новую одежду, из старой была впору только безразмерная байковая пижама, которая когда-то висела на ней, как на вешалке. Артем больше не пытался деликатно скрыть, что новая внешность жены не вызывает в нем никаких эмоций, кроме отвращения. Они больше не спали вместе. То есть близости между ними и так давно не было, но теперь Артем переехал в гостевую спальню. Инне было немного обидно, видимо, это взывали к помощи последние остатки растраченной в закусочных женственности. Но в глубине души она даже рада была, ведь теперь у нее появилась возможность есть и на ночь, в кровати. А что может быть слаще шоколадки, которую смакуешь за детективчиком при свете ночника?

А вот Валерий был от нее, как всегда, в восторге. Инна сентиментально решила, что это и есть настоящая любовь. Ведь его интересовала она сама, а не досадно пухлая оболочка, в которую она была силой обстоятельств безнадежно заточена.

– Может быть, мне порвать с Иртеневым? – спросила она однажды за совместным ужином (Валерий запек специально для нее свинину под сырным соусом). – Я могла бы переехать к тебе, ты бы работал, а я бы для тебя готовила.

– Вряд ли тебя хватит надолго, – рассмеялся он, – ты же не из домашних куриц.

Если слово «курица» ее немного и покоробило, то виду Инна не подала. Они были знакомы почти год, и за все это время она ни разу не сорвалась, не накричала на Валерия. В то время как мелкие бытовые скандалы с Иртеневым вспыхивали каждый день.

– Может быть, именно об этом я всегда и мечтала – печь блины и хлопать крыльями над любимым мужчиной...

– Так ты сначала научилась бы печь блины, – ядовито парировал он.

– Лучше скажи, что не хочешь на мне жениться, – слегка обиделась Инна.

Валерий всегда тонко чувствовал ее настроение, он не давал ей нырнуть в глубины ледяной депрессии, вовремя подхватывая на краю. Вот и сейчас, отложив в сторону столовые приборы, он обогнул стол, обнял ее сзади и поцеловал в пахнущую дорогим шампунем макушку.

– Ну что ты говоришь глупости? – прошептал он. – Признайся честно, тебе просто хочется, чтобы я тебя поуговаривал...

– Но я тогда не понимаю... Почему? Не может же так вечно продолжаться. Чего мы ждем?

– Ты сама посуди, на что мы будем жить, если ты уйдешь от своего Иртенева? – развел руками Валерий, возвращаясь на свое место, где ждала его остывающая нежная свинина. – Я-то неприхотлив, но ты привыкла совсем к другому уровню жизни. Я не смогу тебе его обеспечить.