Вокруг мы пошли и увидели вдруг

обрывистый фьорд меж скал —

по водам свинцовым вошли мы в него,

и сумрак нас вновь объял.

Гребли мы все дальше в глубь этой земли,

ни звука вокруг — тишина,

лишь слабые всплески из-под весла —

святою казалась она.

И мы увидали долину, холмы,

чредой уходившие вдаль,

горела долина та, вся в серебре,

как будто Священный Грааль.

И Белое Древо росло посреди —

такие, должно быть, в Раю, —

в бездонное Небо вздымалось оно,

подъемля вершину свою.

Тяжелою башней высился ствол,

и крона была густа:

как лебедя перья, снега белей,

ладонь любого листа!

Недвижным казался нам, словно во сне,

под звездами времени бег.

И думали мы, что себе на беду

не уйдем отсюда вовек,

что останемся здесь, — и, отверзши уста,

тихо начали петь,

но сами дивились, что голоса,

словно в храме, стали греметь.

И листья, как белые птицы, взвились,

и дрогнуло Древо тогда —

лишь голые ветви остались да ствол,

а листья смело без следа.

И слово певучее к нам донеслось,

какого не знали вовек!

Не птицы то пели из горных границ,

не ангел и не человек,

а род благородный, что в мире живет

за дальней гранью морской:

но моря холодны и воды темны

за Белого Древа землей».

«Два чуда ты мне описал. Я хочу

о третьем узнать наконец!

О, где твой последний рассказ — о Звезде?

Зачем ты таишься, отец?»

«Звезда? Ее я увидел, когда

встал на развилке путей —

лучи на окраине Внешней Ночи,

у врат Нескончаемых Дней.

С карниза там мир обрывался вниз,

и вел на неведомый брег

висящий над бездной невидимый мост,

но там не ходил человек».

«А мне говорили, ты в некой стране,

в последней стране побывал —

без лжи мне об этой стране расскажи

и что ты там повидал!»

«Звезду еще в памяти, может, найду,

и помню развилку морей —

дыхание смерти там бриз колыхал,

нет слаще его и нежней...

Но коль ты желаешь изведать ту боль,

узреть, как растут те цветы,

на небе ль каком или в дальней стране

тогда выйди в плаванье ты.

И море подскажет дорогу само,

и парус тебя будет мчать —

и там ты изведаешь все это сам,

а я теперь буду молчать».

В Ирландскую землю, где колокола

в Клуан-ферта на башне бьют,

где лес темнеет под сводом небес

и туманы стеной встают,

пришли корабли из дальней земли,

откуда пути нет назад —

сюда святой Брендан пришел навсегда,

и здесь его кости лежат.

В земле Бретонской поутру

шумят деревья на ветру,

в земле Бретонской в скальный брег

стучит прибой из века в век.

Там холм стоит — веками лорды

тут жили, доблестны и горды,

и неусыпный часовой

на башне шаг чеканил свой.

Жил в старом замке лорд один,

холмов окрестных господин,

но жребий лорда выпал темным,

как говорит арфист о том нам.

Тот лорд ждал тщетно, чтобы звонко

смех первородного ребенка

раздался в замке, хоть жена

была красива и стройна;

вотще сокровища и злато,

вотще владенья и палаты,

коль некому оставить меч,

когда придется в землю лечь.

Терзали ум его сомненья,

о смерти видел он виденья,

в которых чудилось ему,

что зажил враг в его дому,

а склеп фамильный без ухода

крапивою зарос у входа.

И лорд в смутившемся уме

от света обратился к тьме.

Жила колдунья, что ткала

в пещере паутину зла,

и тем, что к ней прийти готовы,

в ночи она ковала ковы, —

смеясь, плела за нитью нить,

чтоб слабых ко греху склонить,

и страшные варила зелья,

чтоб мертвый встал из подземелья

и чтоб здоровый и живой

навек утратил разум свой.

Была в пещере мгла густая,

жила мышей летучих стая

под притолокой; хохот сов

и вопли жуткие котов

в полночной тишине звучали

под сводом страха и печали.

Колдуньи логово черно —

за чередой холмов оно

упрятано в глухой долине,

где человека нет в помине

и где на валуне она

сидела день и ночь одна.

В земле Бретонской в скальный брег

стучит прибой из века в век,

и ветра с камнем разговор

не молкнет над простором гор.

Упало солнце за холмы,

день умер на пороге тьмы,

белел туман, и тенью мгла

в долине сумрачной легла;

мигали звездные лучи,

копытом конь стучал в ночи,

лорд спешился вблизи пещеры —

черна дыра, и тени серы,

закрыло облако луну,

когда шагнул он к валуну.

Слова его звучали глухо,

но их не слушала старуха —

глаза ее огня полны,

обманны, зорки и темны.

Старуха знала наперед,

кто к ней за помощью идет,

как звать его, что за беда

ведет просителя сюда.

Смеясь, колдунья с камня встала

и головою закивала,

велела обождать ему,

сама же канула во тьму —

ушла в пещеру, как в могилу,

где темную ковала силу,

и лорду вынесла фиал,

что и во тьме, как лед, сиял.

Дивился глаз тому сиянью,

что источал он каждой гранью:

искрилось зелье сквозь стекло —

оно, казалось, натекло

из горного ключа туда,

и с виду — чистая вода...

Лорд стал ее благодарить,