Мама права — ни в коем случае никого нельзя «допускать досебя». «Допущенные» немедленно наглеют и садятся на шею.

— Мне нужно вернуться в номер, — холодно сказала она.

— Как угодно, — тут же отозвался Тучков Четвертый. — Можетбыть, пройдем… над рекой?

Над рекой так над рекой, шут с ним.

И все, все! Больше ни за что она не станет с ним любезничатьи вообще разговаривать не станет, не то что целоваться, пусть идет к своейМалышевой и…

— Смотри!

Марина схватила Федора за руку.

Над обрывом, по самому краю, степенно вышагивали лошади,выступив из-за деревьев. На спинах у них покачивались отдыхающие. Некоторыесидели, судорожно вцепившись в поводья, другие, наоборот, расслабленно исвободно. Какой-то мальчишка — маленький совсем! — сидел в седле впереди отца,и они держали поводья вместе. Большие руки, а сверху маленькие замурзанныеручки. Мальчишка подпрыгивал от счастья и все время оглядывался и верещал, аотец наклонялся, причем видно было, что наклоняться ему неудобно, и что-тоговорил ему в макушку. Третьим от конца был Вадим.

— Она рыдает, — задумчиво проговорил Федор Федорович, — а онкатается. Занятно.

Марина рассматривала лошадей, и ей было все равно, что именноон говорит.

— Федор, а мы можем покататься?

— Ну, конечно.

— Ты уверен?

— Ну, конечно.

— А это… трудно?

— Нет. Они же шагом идут.

Лошади прядали ушами, встряхивали гривами. Марина не моглаоторвать от них глаз. Почему-то никогда раньше ей не приходило в голову, чтолошади — это так красиво!

Самая первая черная — или как надо говорить? Вороная? —которую вел в поводу хрупкий юноша в джинсах и кепочке, стала поворачиватьобратно к лесу. Все остальные двинулись за ним.

— Так не слишком интересно кататься, — констатировал ФедорФедорович. — Но для первого раза, конечно, можно. Впрочем, для первого можно ина плацу.

В следующую секунду что-то случилось.

Лошадь Вадима вдруг взвилась на дыбы. Марина ахнула.Закричал мальчишка, который сидел впереди отца. Юноша в кепочке еще толькоповорачивался, бросив поводья, а лошадь Вадима все сильнее молотила в воздухепередними ногами и злобно и коротко ржала.

— Ах ты! — закричал на нее юноша и побежал, доставая из-заголенища слабый кнутик. Остальные лошади вдруг забеспокоились и затанцевали надобрывом.

— Федор!

Лошадь ударилась копытами о землю, странно изогнулась,поддала крупом, и от этого движения Вадим пробкой вылетел из седла.

— Федор!!

Вадим упал очень неудачно, спиной в обрыв, упал и покатился,и за ним поднималась пыль, а люди кричали, и мужик с ребенком в конце концовспрыгнул на землю и быстро ссадил мальчишку. Марина видела, как тот стоит наземле среди движущихся лошадиных ног — странно маленький и беззащитный.

Лошадь унеслась в лес — болтались поводья, и стременацеплялись за кусты. Юноша, потерявший свою кепочку, метался между испуганнымиживотными. Какая-то женщина пронзительно завизжала.

Почему-то Марина вдруг увидела среди лошадей Федора ТучковаЧетвертого и даже оглянулась, потому что до этого он стоял рядом с ней. Онхватал поводья и пытался удержать животных, а лошади задирали морды, косилиглазами, как будто разом обезумели. Снизу, из-под обрыва, мчался кто-то вподвернутых тренировочных штанах, и еще кто-то бежал, и тот самый мужик какиз-под земли вырос перед Мариной и сунул ей в руки перепуганного мальчишку.Мальчишка был увесистый и громко ревел — на одной ноте.

Марина отбежала с ним подальше.

— Тише, тише, маленький, — приговаривала она, — тише, тише…Все в порядке. Это лошадки играют. Играют лошадки.

Все кончилось в одну секунду.

Изнутри плотного облака пыли вдруг вышел Федор Тучков, держапод уздцы двух потных лошадей. Они больше не задирали морды и не дрожали, шлиспокойно, только уши у них ходили и раздувались ноздри. Отец мальчишки оказалсякак бы с другой стороны, и он пытался снять с лошади какую-то тучную даму впанаме.

— Видишь, видишь? — спрашивала Марина у мальчишки. — Всеобошлось, все хорошо.

Мальчишка больше не гудел, только длинно всхлипывал иприжимался к Марине боком, и она обнимала его и чувствовала, как дрожит маленькоетельце.

Федор Тучков передал поводья тому самому типу в подвернутыхтренировочных штанах, подоспевшему снизу, а сам ринулся с обрыва, осыпая засобой огромные неровные пласты песка.

— Федор!! — закричала Марина и закашлялась от пыли.

Люди кое-как спускались на землю, доходили до травы ипочему-то садились на нее, как будто только что пережили катастрофу самолета.

— Спасибо вам, — подскочивший молодой мужик схватил своегомальца в охапку и крепко прижал к себе.

Малец пискнул:

— Папочка! — И обнял его за шею, и прижался, и уткнулся, апотом пристроил подбородок на плечо и уставился на Марину блестящими глазами.

Отец тоже посмотрел.

— Испугались?

— Очень.

— А мы с женой утром поссорились из-за этих лошадей! Онаговорит — не ходи, опасно, да еще с Сашкой. А я говорю — чего там опасного!

— Что случилось? Вы не видели?

— Да у одного лошадь как взбесилась! Ну и остальныепереполошились. Пошли, Сашка, скорей к матери, а то она как узнает, так тоже…переполошится! Пошли, Сашка!

Тут Марина вдруг вспомнила про Вадима и про то, как страшноон упал и покатился в обрыв и как Федор Федорович, осыпая огромные пласты пескаи смешно перебирая ногами, побежал под горку. Она вскочила, ринулась за ним,даже оттолкнула кого-то с дороги, чего никогда раньше не делала. Небольшаятолпишка стояла на краю обрыва, и еще одна — побольше — обнаружилась, когдаМарина заглянула вниз, и по пляжу кто-то бежал, и лица у всех были одинаковыеиспуганно-любопытные.

Федора Тучкова Четвертого нигде не было.

Марина стала осторожно спускаться прямо здесь, где песчаныеострова обрушивались из-под ног бесшумной лавиной. До лесенки ей бежать нехотелось. Только бы нога не подвернулась и не зашлась от боли.

На половине спуска она не удержалась, взмахнула руками и сразмаху села в песок. Немного проехала в песчаной лавине и оказалась у ногПавлика Лазарева.