Вслед за Геннадием Ивановичем Марина побрела по проходу ивскоре выбралась на волю, оставив позади общепитовские запахи и звон тарелок.

Курить на лавочке возле ореховых дверей она не стала.Решение было принято, а Федор Тучков мог в любую минуту заявиться на эту самуюлавочку и изменить ее решение.

Как же так получилось, что лошадь сбросила Вадима, да ещетак, что он… погиб? Никого не сбрасывала, а его сбросила! Что за странная инепонятная вещь — судьба?! Откуда она берется и куда утаскивает людей, хоть быдаже в нее и не верящих?

Санаторий был как будто пришибленный — гуляющих почти нет, ате, что есть, унылы и неразговорчивы. Две черные «Волги» и «Скорая помощь» сгрязными боками стояли перед крыльцом, почти под портиком с монументальнымиколоннами в стиле сталинского ампира. Раньше машины никогда сюда не подъезжали.

Марина обошла здание, и ноги сами принесли ее к обрыву, ктому месту, где все случилось. Там еще толпился народ, хотя бедолагу Вадимадавно унесли и следов никаких не осталось, кроме утрамбованного конскимикопытами песка. Марина заглянула вниз — во-он там он упал, а потом огляделась.

Идеальное место для убийства, сказал кто-то внутри ее.Впереди обрыв, а позади лес. Лошади идут по самому краю. Наверное, катающимсянравится — острые ощущения! Чувствуешь себя лихим казаком из войска СтепкиРазина, который не боится ни бога, ни черта с дьяволом, скачет себе по кручам,помахивает нагаечкой, насвистывает лихую разбойничью песню!

Внизу лежала Волга, широкая и быстрая, а на той сторонекрасные горы возвышались почти до неба, и запыленный грузовичок лез вверх,натужно ревел мотором, звук доносился едва-едва, как будто во много разуменьшенный. Марина знала, что на той стороне пристань, где бабы ведрамипродают очень вкусную вишню «владимирку», бордовую и сладкую, и еще воблу,пахнущую смолой и солнцем, и еще красную смородину — здесь говорят «смороду».

Идеальное место для убийства, только как? Как убить?! Какзаставить лошадь — обученную, смирную, не какого-то там мустанга, как выразилсяФедор Тучков, — сбросить человека? Испугать? Марина стояла в двух шагах изнала, что никто и ничем лошадь не пугал. Сделать больно? Да, но никто — никто!— не приближался к лошадям.

Из-под горы кто-то поднимался, Марина видела только кепку иравномерно двигающиеся ноги в грязненьких джинсах. Хватаясь руками, человеквлез на обрыв и оказался нос к носу с Мариной — худой, жилистый, с загорелым,как будто копченым лицом.

Это он, вспомнила Марина. Он вел под уздцы первую лошадь,когда все случилось.

Человек взглянул на нее, и она, уже решившая, что сейчаснепременно его о чем-нибудь спросит, прикусила язык.

Во-первых, человек оказался девчонкой — лет шестнадцати, небольше. Во-вторых, у нее были замученные и очень несчастные глаза.

Она прошла было мимо, но потом оглянулась:

— Курить есть?

Марина торопливо полезла в рюкзак и достала пачку:

— Вот.

Девчонка неловко вытащила сигарету жесткими, как будтонегнущимися пальцами и сунула в рот.

— Он ни в чем не виноват, — вдруг сказала она.

— Вадим? — удивилась Марина.

— Да не Вадим, а Мальчик! Мальчик сбросил этою мужика, но онни в чем не виноват!

— А… разве говорят, что виноват?

— Нет! Только я же вижу, как на меня все смотрят! Онидумают, что это я виновата или Мальчик! Я, может, и виновата, а Мальчик ни вчем не виноват!

— Ну, конечно, нет, — успокоительно сказала Марина, — этопросто случайность.

— Да, случайность! У нас конь в жизни никого не сбрасывал! Ия! Я же не могла сразу! Да и что я?! Держать мне его, что ль, было?! За штаны,что ль?! Ну не можешь в седле сидеть, или боишься, или, может, настроениеплохое, ну тогда и не садись в седло — зачем? А Мальчик виноват! Никто невиноват! А его, может, продадут теперь, а это самый лучший конь!

— Ты успокойся, — сказала Марина, вспомнив своих студентов.— Пойдем на травке посидим. Хочешь?

Девчонка отрицательно мотнула головой, но поплелась заМариной «на травку» и уселась, по-турецки скрестив босые ноги. Джинсызадрались, и открылись грязные щиколотки.

Марина тоже закурила, искоса осторожно поглядывая насобеседницу. Спрашивать в лоб нельзя. Придется в обход.

— Ты… давно работаешь?

— Как работаю?

— С лошадьми?

— Да я всю жизнь с лошадьми! Я родилась в конюшне!

— Как это?

— Ну так. Маманя меня родила, считай, на конюшне. Онатренером была, а до того наездницей. Знаменитой, между прочим! Сейчас напенсии, и все равно возле лошадей, каждый день приходит то на плац, то наконюшню! Хитрая — вроде бы ко мне, а сама к лошадям!

Тут девчонка засмеялась, и стало понятно, что ей нравится,что «маманя» каждый день приходит «к лошадям».

— Как тебя зовут?

— Зоя, а вас?

— Марина. Можно Марина Евгеньевна, если тебе удобней.

— Не, не удобней. На конюшне все на «ты». Вон Володька. Онмне в деды годится, а я его — Володька да Володька. И все так, потому чтоудобней.

— Ну, конечно, — согласилась Марина.

Они помолчали. С Волги несло крепким и теплым ветром,шелестели листья, в траве качались головки цветов. Пробежал деловитый буксир,крикнул сиплым голосом.

— Это «Ермак», — сказала девчонка равнодушно. — Он вАстрахань бежит.

— Зачем?

— Как зачем? За баржой. Он баржу таскает до Нижнего, абывает, что и до Ярославля.

— Откуда ты знаешь?

— Да у меня отец капитан! Только он на «Смелом» капитан, наКаспий ходит. Я не только этих, я всех, кто тут ходит, по голосам знаю. Дажекатерки. Раньше меня отец с собой брал, а теперь я не хожу.

— Почему?

— А лошади? — удивилась девчонка. — Как же мне уйти?

Действительно, подумала Марина. Как же уйти, если лошадиждут?

— Слушай, — помолчав, спросила она, — а как это вышло, чтоМальчик его сбросил? Или он такой… с характером?

Девчонка моментально насторожилась, даже перестала совать врот сигарету. Она так курила — сунет сигарету в рот, подержит и вытащит. Видно,противно ей было и непривычно.