Шан улыбнулась, но тут же посерьезнела.

Я сел у стойки.

– Так что случилось?

Она принялась наливать пиво в бокал.

– Не знаю, говорить тебе или нет…

Я посмотрел ей в глаза, и она решилась:

– Вчера тебя искал один человек.

Я удивился:

– Меня?

– Вернее, расспрашивал про тебя… – Шан многозначительно посмотрела на меня, будто я должен был догадаться, что она имеет в виду. Потом подвинула ко мне бокал.

– Что именно его интересовало?

– Часто ли ты тут бываешь, дружим ли мы. Спрашивал не напрямую, а… – Она замолчала, подбирая слова. – Выуживал информацию.

– Имя спросила?

– Он не назвался. Сказал, что вы старые друзья, что, возможно, ты его не помнишь, но он, кажется, видел тебя тут на днях и удивился, мол, не тот ли это самый Эйдан Уэйтс…

Я взял бокал, задумался.

– Может, правда? Даже у меня когда-то были друзья.

– И сейчас есть, – сказала она несколько возмущенно. – Но его ты бы запомнил…

Я ждал.

– Его можно было бы пожалеть, если бы он не вел себя странно. У него что-то с лицом, – пояснила Шан. – С правой стороной. Вся в рубцах и шрамах. Губы растрескавшиеся, и глаз… его нет.

Я не знал, что сказать.

– Он, конечно, не виноват, что так выглядит, но жути это не убавляет, – продолжала Шан. – Мне показалось, он даже гордится своим уродством. Или, ну, понимает, какой эффект оно производит. Специально поворачивался ко мне изуродованной стороной, наклонялся как можно ближе.

– Сколько ему лет?

– Старше нас, где-то за пятьдесят. Судя по виду, много чего повидал в жизни.

– На преступника похож?

Она кивнула:

– Да, а я уж каких только не видела. Сам весь мощный. Амбал. На голову выше тебя. Руки в этих мерзких полустершихся наколках. Ну, какие в тюрьме делают разогретой шариковой ручкой. Понял, что я заметила, и начал спрашивать про мои татуировки. На всем ли теле, есть ли пикантные…

– Черт. Извини.

– Тоже извинялся, я его пиво в раковину вылила. Но ты ведь с ним никак не связан?

– Не знаю, – честно ответил я. – На тех, кого я за решетку упрятал, не похож. И ни на кого из друзей тоже.

– Уже второй раз приходил. Первый – в воскресенье вечером. Мы тогда уже закрылись, а ты заглянул ненадолго, помнишь? Он тоже пытался войти, но я сказала, что закрыто на спецобслуживание.

Я вспомнил, как уходил из бара в ту ночь. Кто-то следил за мной из темноты.

– Вчера снова пришел, выпил восемь кружек, сидел вон за тем столиком, таращился на меня своим невидящим глазом. Потом подошел и стал расспрашивать про тебя.

– Платил картой?

– Наличными…

– Что ты ему сказала?

– А что я могла сказать? Не признается, правда знает тебя или нет, про татуировки расспрашивает… Сказала, прости, чувак, я его почти не знаю.

– Спасибо.

– И практически не соврала. Он еще спросил, как поживает твоя сестра…

Я смотрел на бар, но Шан, должно быть, заметила, как сильно я сжал зубы.

– У меня, наверное, такое же лицо было. Мне ты говорил, что у тебя нет родственников и вырос ты в детдоме. – Она помолчала. – Про такое ведь не врут.

Я снова посмотрел на Шан. В ее взгляде читались одновременно и боль, и вопрос. Такой знакомый взгляд из нашего совместного прошлого.

– Да, я вырос в детдоме, – тихо сказал я. – Это правда. У меня есть сестра, биологическая. Нас разлучили в раннем детстве.

– А мне почему не рассказывал?

– Не знаю, не стоило упоминания.

– Ты не просто не сказал, Эйдан. Ты соврал. Жаль.

Я начал говорить, но Шан перебила меня:

– Причем так убедительно. Я даже не догадывалась. Сколько тебе тогда было?

– Не помню, лет восемь, девять.

– Ты забыл про сестру, прожив с ней почти треть жизни?

– Я не забывал…

– Что с ней? Где она?

– Не знаю, – ответил я, зарывая себя еще глубже. – Я ее не искал.

Шан нахмурилась, и я принялся оправдываться:

– Ее удочерила состоятельная семья, мы росли в совершенно разных условиях.

Эта мысль поддерживала меня в трудные времена. Терпя тяготы детдомовской жизни, психованных соседей по комнате, ежедневные побои и издевательства от старших пацанов, я представлял, что сестре настолько же хорошо, насколько мне плохо. У нее есть внимательная мать и, возможно, даже заботливая старшая сестра. Если сейчас обнаружится, что в ее жизни не все гладко, что она не избежала разочарований, я лишусь успокоительной иллюзии.

– Мы совсем разные, – подытожил я.

– Ты обижен на нее? За то, что она попала в хорошую семью?

– Нет, – сказал я, подумав. – Конечно нет. Но лучше, если она будет жить своей жизнью. – Я попытался сглотнуть ком в горле. – Нам непросто приходилось там, где мы жили. Скорее всего, она бы там и осталась. Больше всего на свете я хотел, чтобы она попала в хорошую семью. И то, что это произошло, – настоящее чудо. Я рад за нее. Правда.

Шан накрыла ладонью мою руку и посмотрела на меня скорее укоризненно, чем сочувственно.

– Она – твой родной человек, Эйдан. Ты ее брат…

Я покачал головой:

– У нее есть семья, а я живу своей жизнью. Уверен, она тоже.

Какое-то время мы стояли молча, потом раздался чей-то голос:

– Так-так…

Я поднял голову. На нас пристально смотрел мужчина в дорогом клетчатом костюме. Стройный, подтянутый. Его кожа сияла загаром, который вблизи казался каким-то искусственным.

– Рики. – Шан запоздало убрала ладонь с моей руки.

– Я чего-то не знаю? – улыбнулся Рики.

– Умолкни. – Она вышла из-за стойки и обняла его. – Эйдан уже уходит.

– Приятно познакомиться, – выдавил я, протягивая руку.

Рики ее пожал. Его ладонь была прохладная и мягкая, а моя повлажнела.

– Знаменитый Эйдан Уэйтс, – сказал Рики. – Первый раз встречаю настоящего детектива. Сможете определить по обуви, где я работаю?

– Мы ничем не отличаемся от нормальных людей. – Я посмотрел на Шан. – Почти…

– Удалось завлечь его на помолвку? – Рики кивнул Шан, которая теперь была его девушкой.

В его голосе чувствовался вызов. Я посмотрел на Шан, не зная, что ответить.

– Эйдан не сможет прийти, – сказала она.