о постижении божественной Истины лежит понятие Пути, который надо пройти верующему с целью соединения его души с высшей духовной субстанцией. До вступления на этот Путь (тарикат) от каждого верующего требуется вести праведную жизнь по шари‘ату, что является непременным условием продвижения к познанию Истины. По преодолении всех стадий Пути, которые обычно именуются стоянками (макам, манзал), некоторым подвижникам даруется познание Истины и «пребывание в Боге», носящее название хакикат (истинное бытие) или ма‘рифат (познание). Представление о Пути находило в суфийской литературе самое различное воплощение, поскольку потенциально могло использовать в переосмысленном виде всю традиционную образность, связанную с путешествием, дорогой, дорожными тяготами и страхами.

На раннем этапе своего развития суфийская литература была тесно связана с нуждами проповеди и ритуала, поэтому первые сочинения насыщены религиозной терминологией, вырабатываемой в ходе мистической практики различных братств. Наиболее употребительными в литературе оказываются термины, знаменующие продвижение взыскующего по Пути познания. Большинство суфийских тарикатов сходятся в терминах и количестве выделяемых на Пути стоянок – длительных стадий духовного совершенствования, достигаемых определенной аскетической и морально-этической подготовкой. Обычно стоянок выделяется семь, и они носят следующие технические названия: тауба («покаяние»), вара‘ («осмотрительность»), зухд («воздержание»), факр («нищета»), сабр («терпение»), таваккул («упование на Бога»), рида' («покорность»). В отличие от стабильных и достигаемых практикой ступеней духовного роста (макам), суфии выделяли и кратковременные озарения, называемые хал («состояние»), ниспосылаемые свыше и не зависящие от собственных усилий «путника». Характеристики этих состояний обозначаются девятью разными терминами: курб («близость»), махабба («любовь»), хауф («страх»), раджа' («надежда»), шаук («страсть»), унс («дружба»), итма'нина («душевное спокойствие»), мушахада («созерцание»), йакин («уверенность»). Следует учитывать, что зачастую мистики расходятся во мнениях относительно принадлежности того или иного термина к характеристике стоянок или состояний. В рамках поэтического языка терминология применяется еще менее строго, чем в теоретической литературе. В каноне персидской поэзии эти понятия нередко переводятся с арабского языка и фигурируют уже не в терминологическом, а в образном смысле.

Мистический путь должен дать суфию возможность полного отрешения от своей физической природы и телесной оболочки. Это состояние, которое завершает стадию тариката, обозначается термином фана (самоуничтожение). Этот этап также содержит несколько стадий и, в отличие от тариката, называемого «путешествием к Аллаху», именуется «путешествием в Аллахе». В доктринальном смысле возможность прижизненного достижения этой стадии мистического пути различными теоретиками суфизма трактовалась по-разному. Часть из них склонялась к принципиальной невозможности растворения в Абсолюте при жизни, другие придерживались противоположного взгляда. К примеру, известный представитель раннего этапа развития суфийской литературы на персидском языке ‘Абдаллах Ансари признает лишь посмертное слияние индивидуальной души с Богом, поэтому в его лирике представлена специфическая трактовка мотива смерти.

В суфийской литературе выработалась система кодовых обозначений состояния фана, построенная на основании парных образов типа мотылек – свеча, капля – море, пылинка – солнце. Первый компонент пары всегда обозначает мистика, второй служит номинацией божественной Истины, к которой он стремится и в которой в конце концов исчезает, растворяется его индивидуальное «я».

Центральное место в литературной практике приверженцев суфизма заняла любовная тематика, отвечавшая общей ориентации суфийской доктрины на подсознательную и эмоциональную сферы духовного мира человека как инструмент приближения к миру божественному. В связи с этим закономерным является представление о Боге как об объекте поклонения (ма‘буд) и любви (ма‘шук), а сам суфий выступает в роли поклоняющегося (‘абид) или влюбленного (‘ашик). В описание стремления мистика к Богу вовлекается весь арсенал традиционных любовных мотивов и связанных с ними ситуаций – как из области лирики, так и из эпоса. При первоначальной обработке любовных мотивов в суфийской литературе они получают прямую авторскую интерпретацию непосредственно в тексте произведения. Впоследствии возникшие благодаря этому дополнительные значения образов, мотивов и сюжетов (коннотации) закрепляются за ними, образуя второй, скрытый смысл или подтекст. Точно так же ведут себя и другие группы канонических мотивов светской поэзии, используемые в суфийской символической системе, – пиршественные, календарные, мотивы дорожных тягот и др.

Большую роль в становлении философско-дидактического на правления суфийской поэзии сыграл глубоко укорененный в арабской и персидской лирике жанр зухдийат (аскетическая поэзия), который содержал мотивы осуждения пороков человека и общества, суетности бренного мира и необходимости очищения от грехов путем отрешения от мирских соблазнов. В суфийской традиции жанр зухдийат, постепенно пополнявшийся заимствованиями из непоэтических жанров (Коран, хадисы, философские трактаты и послания), положил начало проповеднической лирике. Дидактическая поэзия дополнила использовавшуюся для нужд проповеди рифмованную и ритмизованную прозу, применявшуюся в устных публичных выступлениях (маджлис) авторитетных ораторов. Такая проза была богато уснащена иллюстративным материалом в форме афоризмов и притч, а также поэтическими вставками. Постепенно на базе публичных проповедей оформляется специфический жанр бессюжетной дидактической поэмы. Основные темы таких произведений по существу совпадали с проблематикой проповедей, с той лишь разницей, что всему произведению придавалась поэтическая форма и постепенно разрастался объем иллюстративного материала, которым снабжался каждый проповедуемый постулат. Сюжеты вставных эпизодов черпались из светского репертуара и религиозной традиции и представляли собой животную басню, исторический анекдот, эпизод Священной истории, получавшие в рамках новой поэтики специфическое аллегорическое истолкование. С течением времени набор иллюстраций значительно пополняется за счет заимствований из формирующейся суфийской агиографии.

Из светской литературы заимствуются и сюжеты суфийских любовно-романических поэм, авторы которых черпают темы и персонажей из известных иранских и арабских доисламских и раннеисламских сказаний. Истории о несчастных влюбленных толкуются в аллегорическом духе как выражение духовной любви человека к Богу. Нередко перипетии сюжета объясняются автором в эзотерическом ключе непосредственно в тексте повествования или в специальных главах интродукции или заключения.

В орбиту суфийской литературы попадают также сугубо функциональные жанры, наиболее представительным из которых является агиография. Вокруг самых значительных фигур, основателей братств и выдающихся подвижников, складываются повествования об их жизни и деяниях. Постепенно разрозненные биографические эпизоды вырастают в развернутое жизнеописание, а затем отдельные жизнеописания оформляются в виде сборников житий, называемых «разряды» (табакат) или «антологии» (тазкират) суфиев. Канон суфийского жития был тесно связан с другими жанрами мусульманской биографической литературы и развивался под их непосредственным влиянием. Зародившись как прагматический жанр, вызванный к жизни необходимостью поддержания традиции религиозных авторитетов, с течением времени суфийская биография насыщается художественными элементами в форме стихотворных вставок, описаний чудесных деяний шейхов и историй, связанных с поэтами-мистиками.

К суфийским литературным текстам примыкают многочисленные трактаты и послания, относящиеся к сфере философско-религиозных сочинений. К той же области теоретических и технических сочинений относятся и словари суфийских терминов (истилахат ас-суфийа), которые чрезвычайно важны для понимания скрытого смысла литературных образов, поскольку содержат их истолкование. По существу, они представляют собой толковые словари поэтической образности, объясняющие не общий лексический смысл слова, а его