litbaza книги онлайнРазная литератураПерсидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 104
Перейти на страницу:
также, что некоторое время он жил в Нишапуре, признанном центре иранского суфизма. Там он общался с выдающимися суфийскими подвижниками ‘Абд ар-Рахманом ас-Сулами (ум. 1021) и имамом Абу-л-Касимом Кушайри (ум. 1074). Считается также, что он встречался с шейхом Абу Са‘идом Майхани (ум. 1049), автором популярных мистических четверостиший. По всей видимости, наставником Баба Кухи был ширазский шейх Абу ‘Абдаллах ибн-Хафиф. Средневековые источники передают сообщение Абдаллаха Ансари, что Баба Кухи много путешествовал и помнил наизусть огромное количество хадисов и хикайатов, и что сам он записывал их с его слов.

Свое прозвище Кухи поэт получил, скорее всего, после ухода в уединение. Он поселился в горной пещере в окрестностях Шираза и долгое время вел отшельнический образ жизни, о чем говорят и его газели, в концовках которых довольно часто встречается словосочетание «гора и пещера»:

[Людей] того собрания, что описал Кухи,

Ты найдешь во всех пещерах и на горах.

Стихи Баба Кухи свидетельствуют о том, что он не только хорошо был знаком с доктринальным суфизмом, но и весьма начитан в светской поэзии: он использует традиционную любовную (газал) и пиршественную (хамрийат) образность, и наибольшее количество заимствований из арсенала любовной лирики связано с описанием красоты возлюбленной (лик, локон, брови, глаза, родинка). Одновременно в газелях Баба Кухи присутствует целый слой религиозно-умозрительной лексики, указывающей на особый сокровенный смысл его стихов. Это может быть и философско-религиозная образность (бытие и небытие, Предвечность, имена и атрибуты Бога, единство и множественность и т. д.), и имена известных суфийских шейхов и их высказывания, и прямое цитирование Корана.

Помимо любовно-символических в диване Баба Кухи имеются газели дидактического содержания, рисующие образ идеальных праведников и во многом напоминающие некоторые стихотворения Ансари, например, приведенную ранее газель с радифом «дервиши». Такова, например, газель, в которой герой-суфий предстает в чистом виде и не скрыт ни одной из своих традиционных «масок»:

[Истинно] мудрые те, кто [всегда] с Богом –

От тела, души и сердца они свободны…

Поскольку отошли они от дурного и от хорошего,

Стали они наперсниками Друга, дарующего жизнь…

Они цари духовного царства,

Хотя по внешности они – нищие.

Поскольку они нищие [перед лицом] величия [Божьего],

Они свободны от гордыни и лицемерия.

Хотя таких газелей в творчестве Баба Кухи не так много, их наличие подтверждает принадлежность автора к тому периоду развития суфийской поэзии на персидском языке, когда она еще сохраняла тесную связь с нуждами проповеднической деятельности.

Наибольший вклад Баба Кухи внес в расширение тематического репертуара и образности газели, поскольку в его творчестве любовная и пиршественная лирика насыщается элементами городской социальной терминологии и мотивами, связанными с зороастризмом и христианством. Изменение среды бытования и адресата лирической поэзии Баба Кухи повлекло за собой переосмысление ряда устойчивых терминов, дотоле воспринимавшихся как негативные. Среди персонажей лирики Баба Кухи – нищие, гуляки, азартные игроки и пьяницы, обитающие в городских трущобах, носивших название Харабат (букв «развалины»). В средневековой историографии эти маргинальные группы, равнозначные понятиям «чернь», «сброд», упоминались преимущественно в связи с мятежами и беспорядками. В придворной поэзии, например в хамрийатах Манучихри, этот мир подвергался осуждению, тогда как в поэзии суфийской он становится постоянной средой обитания положительного героя, как правило, именуемого ринд. Этот образ связан с апологией нищенства, провозглашением внутренней свободы от религиозных условностей и запретов, демонстративным презрением к лицемерию и показной праведности. Предающийся винопитию персонаж воплощает мистика, приобщившегося к ценностям богопознания и «опьяненного» состоянием близости к Истине. Противостоящие ему представители мусульманского правоверия и духовной городской власти (муфтий, проповедник, блюститель правопорядка мухтасиб, глава городской стражи шихна и т. д.) служат объектом постоянного осуждения как «люди внешнего [знания]» (ахл-и захир). Суфий, странствующий в поисках Истины, озабочен не внешними проявлениями веры и благочестия, а «внутренним» (батин) постижением Божественного закона. Именно этим объясняется его равнодушие к ритуальной стороне поведения верующего мусульманина. Понятно, почему упоминание представителей немусульманских конфессий (христианин – тарса, зороастриец – муг и т. д.), объектов их поклонения (идол, кумир – санам, бут и т. д.) и атрибутов иноверия (зуннар[31]) становится элементом символического описания продвижения суфия по пути мистического познания.

Поэтика суфийской газели, начиная с Баба Кухи, демонстрирует не только развитие религиозных коннотаций поэтической лексики (лик – Единство, локон – множественность, виноторговец – наставник, пьяницы – послушники и др.), но и противительное переосмысление лексических единиц естественного языка. Обратимся к характерному примеру:

Препоясался я зуннаром гебров

В знак служения старцу магов.

Перед дверью храма сижу я день и ночь,

Перед идолами склоняюсь день и ночь.

Нет у нас иных четок и молитвы, иного зикра,

Иного помысла, кроме чаши пурпурного вина.

В день творения сделал я кольцом в ухе своей души

Локон той, что рождена христианкой.

Герой Баба Кухи открыто декларирует свой переход в иноверие, называет сразу две конфессии – зороастризм и христианство, объединяя их общим термином «гебры». Именно приверженность обычаям гебров, например, употребление вина, входящее в некоторые христианские обряды, становится выражением приобщения к высшему духовному знанию. Девушка-христианка (или юноша-христианин) в газели предлагает герою вкусить из чаши с вином, что приводит его к видению Истины:

Она наполнила чашу и сказала: «Выпей это

И тогда узришь в своем сердце Бога».

Я выпил и увидел то, что она сказала, –

Присутствие Бога было и явным, и скрытым.

Еще одной новой чертой основного лирического персонажа газели становится осознание им себя как части определенной корпорации, объединенной общностью идей и устремлений, что является отражением обычая суфийского общежития и братства. В этом сообществе, которое Баба Кухи именует «кружок» – халка, «собрание, собрание или пиршество» – маджлис, «общество» – джама‘ат, «приятели, сотрапезники» – харифан, господствует равенство, сходство интересов и взглядов и преклонение перед учителем.

Можно сказать, что в творчестве Баба Кухи Ширази наблюдается полный разрыв с традицией монотематической любовной газели, идущей от арабов. Философско-религиозная тематика, перестав быть исключительно содержанием жанра зухдийат, включается в контексты мистически окрашенных любовных и пиршественных мотивов. Объединенные общим символическим толкованием, эти группы мотивов становятся частью газельного канона. Вместе с новой тематикой в газели намечается и круг ключевых персонажей, связанных с поликонфессиональной средой и низшими социальными стратами средневекового города, которые и составляли аудиторию суфийской поэзии.

Ранний этап формирования в Иране литературы вне покровительства двора обнаруживает ряд общих черт, характерных как для суфийской, так

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 104
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?