проявились, когда в начале 90‐х годов в Московском промышленном районе заявило о себе социалистическое движение.

Это было летом 1892 или 1893 года. Я, как всегда в это время, жил в принадлежавшей компании вилле при фабрике, где обычно проводил один день в неделю, чтобы решить насущные производственно-хозяйственные проблемы.

Я еще не успел выйти из дома, когда ко мне явилась депутация из трех бородатых рабочих и, перекрестившись на образа (которые мы, немцы, ради русских тоже вешали в красном углу) и низко поклонившись мне, обратились через своего представителя приблизительно со следующими словами:

– Глубокоуважаемый Георгий Романович! Покорнейше просим прощения за то, что беспокоим вас по одному важному для нас и огорчительному делу. Не прогневайтесь на нашу сердечную просьбу. Мы знаем, глубокоуважаемый Георгий Романович, что вы наш кормилец и что не оставите своей заботой и наших детей, как и ваши предшественники заботились о нас, о наших отцах и дедах и давали нам пропитание. Но, видите ли, глубокоуважаемый Георгий Романович, в Москве нынче есть какой-то комитет (они, разумеется, не имели ни малейшего понятия о значении этого иностранного слова), и он требует, чтобы мы остановили работу! Но как же это? Это же истинное непотребство! Ведь Господь Бог велел человеку трудиться и в поте лица добывать себе хлеб. Как так – остановить работу? А что будет с фабрикой? Чем нам кормить детей?

И да будет ведомо вам, глубокоуважаемый297 Георгий Романович, что в том московском комитете сидят страшные злые люди и грозятся прислать из Москвы банду хулиганов, чтобы те спалили фабрику, если мы их не послушаемся. И тогда вы лишитесь своего добра, а мы – работы, которой кормились еще наши отцы и деды и которая давала бы кусок хлеба и нашим детишкам, когда они вырастут, а вы, батюшка Георгий Романович, уж не сможете быть нам кормильцем. И потому всепокорнейше просим мы вас, батюшка, назначить день, когда нам бастовать…

Я договорился с этими славными мужиками, чтобы они послезавтра для вида на один день объявили забастовку.

***

На рубеже двух веков последовало серьезное расширение нашей кумачовой коммерции за счет организованного мной слияния нашей фабрики с красильнями «Ватермеза».

Компания «Ватермез», главной коммерческой отраслью которой было крашение шелка, перешла в руки солидных французских промышленников (Жиля в Лионе и Мотта в Рубе)298, которые были далеки от производства кумача. Поэтому красильня «Ватермеза» была остановлена, ее квота, закрепленная в соглашении, перешла к нам, а французы получили соответствующую долю в увеличивающемся акционерном капитале «Товарищества Франца Рабенека».

В то же время представитель французов, очень толковый бельгиец Вике, который до того управлял ватермезской коммерцией, вошел в дирекцию нашей компании, где делил бразды правления с моим уже зрелым братом Рудольфом, занявшим мое место.

Еще до этого я привлек в качестве замены нашему Комарову французского эльзасца Анри Зифферлена, который руководил ватермезской красильней и получил в Мюльхаузене теоретическое образование.

53. Торговля пряжей и Нижегородская ярмарка

В сравнении с хлопчатобумажными тканями другая материя в России почти не пользовалась спросом. Широкие слои русского народа, жившего в чрезвычайной бедности, могли позволить себе лишь дешевую хлопчатобумажную одежду. Cotton was King299.

Благодаря системе высокой покровительственной пошлины Россия представляла собой в значительной мере изолированный от остального мира экономический регион, которому было необходимо добиться равновесия между спросом и предложением.

Искусственных путей сообщения восточней Волги практически не было; огромные территории Восточной России были связаны друг с другом водными, а зимой санными путями.

Эти три фактора обусловили развитие необыкновенно мощной хлопчатобумажной промышленности300, своеобразную форму торговли хлопчатобумажной продукцией и решающую роль Нижегородской ярмарки301 для торговли на востоке России.

Нижний Новгород расположен в месте слияния Оки и Волги. Он был одним из конечных пунктов российской железнодорожной сети; только позже построенная Сибирская железная дорога, проходящая через Самару, пересекла Волгу. Неподалеку от Нижнего Новгорода в Волгу впадает ее самый крупный приток, Кама, бассейн которой охватывает весь Западный Урал. Это уникальное географическое положение способствовало развитию Нижнего Новгорода как центра ярмарочной торговли.

Нижний Новгород, в отличие, например, от Лейпцига, не является выставкой образцов. Это место бартерной торговли и перевалочный пункт для значительной части продуктов отечественного производства с Урала, Средней Волги, из Западной Сибири, Центральной Азии, Северной Персии и с Восточного Кавказа, товаров, которые доставляли туда зимой санными путями на многочисленные ярмарки, проходившие там с Нового года и до Пасхи, чтобы после открытия навигации по притокам Волги отправить на Нижегородскую ярмарку. Продавцы этих товаров были одновременно и покупателями доставляемых в Нижний изделий русской промышленности, которые перед закрытием навигации грузились на суда и транспортировались в соответствующие места, а потом, с наступлением ранней зимы, направлялись по санным путям на малые ярмарки, где этот круговорот начался год назад.

Продолжительность этого круговорота и скудость капитала провинциальных покупателей обусловили необходимость предоставления им долгосрочных кредитов (на двенадцать месяцев).

В действительности московский фабрикант или торговец финансировал своим товаром производство мехов, щетины и т. д. в отдаленных провинциях. Поэтому при определении кредитоспособности наших продавцов пряжи мы обращали внимание не столько на – чаще всего – минимальный заработок, получаемый ими на местных рынках от нашей пряжи, сколько на их прибыль или убыток от продажи на Нижегородской ярмарке купленных ими на местных рынках товаров и делали в соответствии с этим перерасчет. Несмотря на долгосрочные кредиты, нам удавалось избегать потерь. Разумеется, для этого было необходимо, чтобы наша пряжа пользовалась более высоким спросом, чем пряжа других, и давала нам возможность выбирать покупателя на нее.

Сама ярмарка, впрочем, имела мало общего с Нижним Новгородом. Город, живописно расположенный на высоком правом берегу Оки и Волги, богат достопримечательностями, прежде всего своими древними церквями и кремлем. С него открывается прекрасный вид на противоположный, низкий берег и на заливные луга, а также – особенно во время ярмарки – на кишащую барками и лодками Волгу.

Ярмарка проходит на равнине. Здесь, где сливаются Ока и «матушка Волга», в пойме обеих рек, возник особый ярмарочный город с настоящими улицами из трехэтажных каменных домов и складов, бульварами, соборами, церквями (в том числе одной армянской) и мечетью, гостиницами, базарами, ресторанами и балаганами. Каждый серьезный фабрикант, каждый приличный торговый дом имел здесь свое здание, нижний этаж которого использовался как склад, а в верхнем располагались контора и жилье.

Здание «Товарищества Франца Рабенека» находилось на самой «фешенебельной» улице, в так называемом Китайском ряду, где дома по каким-то непонятным причинам