неравного поединка культур победителем, не только не пережив, но и не почувствовав столь естественную в таких случаях ситуацию травмы.

Более того, ответные действия новых самодостаточных и полноценных мужских национальных субъектов Юрия Андруховича отнюдь не строятся по очевидной в таких случаях схеме борьбы за признание (введенной в современную философию французским философом русского происхождения Александром Кожевом на базе знаменитой гегелевской диалектики раба и господина), обусловленной несправедливым отказом представителей «больших» культур (например, французской) на равных признать героев маргинальных культур (например, ввести самого Кожева в пантеон высокой французской философии как представителя варварской русской культуры; недаром позднее Деррида обвинил Кожева за внесение русского тоталитарного духа в самое сердце французской культуры [456]). В новом национальном гуманизме, обеспеченном и такой характеристикой карнавальной культуры как «диалог» (культур, тел, сексуальностей и т.п.), карнавальные герои Андруховича сталкиваясь с проявлением агрессии со стороны этнически других, репрезентированных русскими или западными женщинами, не проявляют ответную агрессию, а, наоборот, реализуют мирные, перформативные и, главное, пародийные стратегии карнавальной диалогической коммуникации. Например, в Московиаде карнавальный герой Андруховича Отто фон Ф. в качестве главного оружия против тоталитарных имперских русских выбирает … секс: миссия украинского поэта в Москве – «оттрахать» как можно больше «московок» и «кацапок», пародируя этим постмодернистским перформативным жестом жестокий расистский жест колониального исторического изнасилования «москалями» украинок, оплаканных в творчестве украинского классика Тараса Шевченко, в терминах классического национализма призывавшего, как известно, к ответному насилию. Однако герой Андруховича не следует политическим заветам классика и в ответ на прямую агрессию (сексуальный харрассмент) по этническому признаку со стороны американской феминистки Шэйлы Шалайзер, отказывающейся вступать с ним в культурный диалог (предложив вступить в сексуальный), герой Андруховича также совершает, по его мнению, ненасильственный и пародийный постмодернистский карнавальный жест, также демонстрирующий прием постмодернистской пародии как «смеховой культуры» в действии: во время феминистского доклада «Секс без палок» американской феминистки, предложившей ему секс, он провоцирует другую западную женщину (секретную агентку Аду Цитрину) сделать ему … минет под столом.

В результате можно сделать вывод, что карнавальные герои Андруховича деконструируют традиционное для национализма антагонистическое отношение к этническому другому и базисный принцип национализма – бинарную оппозицию «мы – они», являющуюся необходимым условием стабильности традиционной национальной идентичности, взамен получая нечто неизмеримо большее, а именно – знаменитое лакановское jouissance (наслаждение), которое становится возможным только в ситуации выстраиванием неантагонистических отношений к другому. В этом контексте новых национальных, или «карнавальных» субъектов Юрия Андруховича можно определить в терминах современной философии как «субъектов желания»,[457] законом функционирования которых является соответственно лакановская «логика желания». Основным тезисом логики желания является провокативное лакановское утверждение о том, что опыт нарушения идентичности (субъектов желания) парадоксальным образом является опытом наслаждения. В основе этой логики лежит лакановский принцип понимания наслаждения (jouissance) не как связанного с получением желаемого объекта, т.е. с ситуацией исполнения, а значит прекращения ситуации желания, а с самим процессом желания. Другими словами, неудовлетворенность желания в структуре лакановской логики желания выступает основным структурным условием возникновения эффекта непрерывности наслаждения (получения «прибавочного наслаждения», в терминологии Лакана), в ходе которого субъект, с одной стороны, никогда не получает то, что он желает (что обеспечивает для него ситуацию мучительной лакановской нехватки), но, с другой стороны, открывает практически непрерывный доступ к тому, что является для него недостижимым, то есть трансцендентным объектом желания (в терминах Лакана, Возвышенным Объектом, или «объектом, вознесенным на уровень (невозможной, реальной) Вещи»[458]).

Таким образом, новое неантагонистическое отношение к этнически другим, которое демонстрируют карнавальные герои Андруховича, связано с принципиальным изменением по сравнению с антагонистической в традиционном национализме роли другого: другой (субъект) выступает в новом дискурсе национализме не как другой субъект, являющийся условием и одновременно препятствием для достижения национальным субъектом его идентичности, но скорее как инструмент, функция, обеспечивающая новому национальному субъекту его прибавочное наслаждение как опосредованное, или, в терминологии Джорджо Агамбена- «трансцендентное»[459] наслаждение. Именно поэтому карнавальные герои Андруховича воспринимают такую известную травмирующую психоаналитическую структуру как «взгляд Другого» не как контролирующую (в духе жестокого сартровского «взгляда Другого» или фукианского надзирающего взгляда в Паноптиконе), а, скорее, как лакановский gaze («пристальный взгляд»), который обеспечивает поддержку «фундаментальной фантазии» субъекта и является условием его «прибавочного» наслаждения как трансцендентного. Так, например, в элементарной структуре идеологического фанта-зма – сексуальном фантазме не сам секс, а идея, что субъект совершает сексуальное действие для потенциального взгляда другого, по известному замечанию Славоя Жижека, является необходимым условием прибавочного наслаждения субъекта.[460] Поэтому не случайно герои Андруховича испытывают наиболее сильное сексуальное влечение и осуществляют сексуальные функции под тщательным надзором или КГБ в Москве (в романе Московиада), или тайной организации в Европе (в романе Перверсия).

Идею украинской культуры как карнавальной Андрухович применяет и к анализу главных политических событий последних лет в Украине – «Оранжевой революции»[461] и Революции достоинства,[462] доказывая, что ведущим политическим фактором революции выступили не так называемые объективные социальные или экономические предпосылки, но прибавочное, то есть трансцендентное, или карнавальное наслаждение масс, явившееся основным политическим фактором революционной/карнавальной мобилизации масс, которым в их перформативном карнавале никто и ничто не смог помешать – ни русские танки на Хрещатике, ни кучка коррумпированных олигархов.

В то же время радикальные и политически эффективные лозунги «Оранжевой революции» («вы – лучшие!», «на Майдане – элита нации!» или «украинцы – это европейская нация!»), не требующие от революционных народных масс никаких дополнительных усилий по «розбудови держави», воспитанию «национального сознания» или «национального возрождения» (как это требовал от них старый, формальный кучмовский «номенклатурный национализм»), доказывают функционирование политического фактора наслаждения в ситуации Майдана по схеме скорее (и вопреки теоретической концепции Юрия Андруховича) имманентного (буквально осуществляющегося «здесь» и «теперь» и, более того, доступного для каждой/каждого на Майдане), а не трансцендентного наслаждения.

Отсюда актуальный политический вопрос: какой должна быть современная украинская литература, чтобы теоретически и политически соответствовать тому уровню имманентного революционного наслаждения масс, который был задан в Украине двумя майданными революциями и карнавалом Майдана?

Логика влечения в Украине, или радикальная политическая маскулинность

На наш взгляд, новые политики наслаждения, соответствующие динамике имманентного наслаждения масс в ходе украинских майданных революций, представлены в творчестве нового поколения молодых украинских авторов, представителей так называемого «украинского неоавангарда» (Ирэна Карпа, Наталка Сняданко и др.), лидером которого является популярный харьковский поэт, прозаик и шоумен Сергей Жадан (р. 1974), бывший во время «Оранжевой революции» комендантом палаточного городка «оранжевых» на харьковском «майдане» (харьковской площади Свободы) и активистом харьковского Евромайдана в декабре 2013 – январе 2014 гг.