подступы простреливал снайпер и держал под огнем пулеметчик. Два или три связных не прошли и половины пути. Тогда возглавлявший штурм Дорохов обратился к Воедило:

— Ну, Коля, наберись храбрости… Тяжело мне тебя посылать, а надо!

Юркий Воедило снова — в который раз! — показал свое бесстрашие. Он не только сумел невредимым пробраться сквозь расположение противника, но на обратном пути еще и выследил вражеского снайпера.

Как только Воедило доложил обстановку, Дорохов ринулся вперед. Метким броском гранаты он уничтожил снайпера, а потом вступил врукопашную с пулеметчиком. «Храбро дрался Дорохов» — так озаглавила заметку о бое за «Дом со скворешней» солдатская газета.

26 января войска Сталинградского фронта соединились с войсками Донского фронта, шедшими с запада. Окруженная группировка немцев была рассечена надвое. Первыми на соединение двух фронтов вышли гвардейцы Родимцева.

Гитлеровцы сдавались теперь в плен целыми частями и соединениями. Но в районе поселка завода «Красный Октябрь» они дрались до последнего.

30 января разрывная пуля перебила правую руку командиру батальона Дронову, и он навсегда оставил свой батальон, которым командовал десять самых трудных месяцев войны.

Замолкла не прекращавшаяся много месяцев канонада. В Сталинграде установилась непривычная тишина.

Сорок второму полку было приказано вернуться на свой старый участок, в район мельницы и «Дома Павлова». Надо было похоронить погибших товарищей, разминировать улицы и пустыри, подобрать разбросанные повсюду снаряды. Это была тяжелая и опасная работа.

В эти же дни по местам недавних жестоких боев прошли люди с краской и кистями. Чья-то рука вывела надпись на стенах дома, изрешеченного пулями, пробитого снарядами, обожженного пламенем:

«Мать-Родина! Здесь героически сражались с врагами гвардейцы Родимцева».

Ниже были выведены еще две строки:

«Этот дом отстоял гв. сержант

Яков Федотович Павлов!»

23 февраля на площади в Красной Слободе за Волгой состоялся парад частей 13-й ордена Ленина гвардейской стрелковой дивизии.

А вечером ветераны сорок второго полка — солдаты, сержанты, офицеры — собрались на торжественный ужин в «Доме Павлова».

Памятные надписи на стенах «Дома Павлова».

В начале вечера почтили память товарищей, отдавших жизнь за Родину. Вспомнили тех, кто залечивал свои боевые раны. Вспомнили и храбрых девушек, которые шли в разведку через площадь 9 Января, и разведчиков Лосева, И снайперов, и артиллерийских наблюдателей.

Кто-то затянул полковую песню — хоть с незатейливыми, но зато теплыми, душевными словами о дружбе солдатской, о воинском товариществе:

Сорок второй гвардейский полк Теперь моя семья. Так, значит, мы всегда вдвоем, Моя любимая…

На вечере присутствовали гости из штаба дивизии, из политотдела, из редакции газеты. Пришла и Валя Пахомова: с тех пор, как при политотделе был создан ансамбль художественной самодеятельности, «актрису» прикомандировали туда одной из первых.

Вместе с друзьями по ансамблю она исполнила несколько концертных номеров. А потом участники вечера объединились в импровизированный хор и под аккордеон запели традиционный «Марш гвардейцев Родимцева» — гимн 13-й дивизии, сложенный местным поэтом.

Над Волгою пламя пылает, как знамя, Которому клятву даем: Врагу не уступим, вовек не отступим, А смерть — по-гвардейски умрем.        Вперед, гвардейцы, назад — ни шагу!        За нами город и река.        Пусть нашу доблесть и отвагу        Народ запомнит навсегда.        Вперед, гвардейцы, на врага! Полки огневые, бойцы боевые Все помнят и Киев и Тим. Преграды ломая и смерть презирая, Мы снова, друзья, победим.        Ватагам злодейским ударом гвардейским        Покажем, каков Сталинград.        Стеной нерушимой ведет нас любимый        Родимцев — комдив и солдат.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА

Уже совсем стемнело, когда Павлов очутился у Волги. Ступать на простреленную ногу было трудно, но к посторонней помощи прибегать не хотелось: и без того хватало кого носить! До берега сержант добрался ползком. А вот и щель, вырытая в прибрежном обрыве. Здесь пункт сбора раненых — он набит до отказа. Был здесь и старший политрук Кокуров. Весь в повязках, он довольно крепко держался на ногах и даже шутил.

Встрече с Павловым он обрадовался. Он искренне любил шустрого и бойкого на язык сержанта, в котором все, казалось, говорило о солдатской деловитости.

— Ну, как, сержант, выходит, отвоевались пока? — проговорил Кокуров, пробираясь поближе и усаживаясь рядом на свободное место. Если б не полумрак, можно было бы заметить, что даже улыбка стоила ему немалых усилий: раны давали себя знать.

— Что поделать, товарищ старший политрук! Набежит беда и с ног собьет, — в тон ему ответил Павлов. Он тоже давно уже полюбил этого храброго и душевного человека.

— Беда, Яша, невелика, — не сдавался тот. И уже серьезно добавил: — Малость подлатают нас, а там… Мы с тобой еще заставим его рылом хрен копать, — закончил Кокуров.

Вскоре пришел бронекатер. Заторопились с погрузкой. Тяжелораненых снесли в трюм, а остальные — Кокуров с Павловым в их числе — устроились на палубе.

Целую ночь катерок боролся с рекой. Небольшому суденышку приходилось с трудом пробираться сквозь густо покрывшее Волгу «сало». Правда, ему помогли сами немцы. Противник вел непрерывный огонь, и снаряды то тут, то там разбивали ледяные заторы. Ухнет разок поблизости — и вот уже новая полынья, и можно продвинуться хоть на несколько метров вперед. Само собой разумеется, что от такой «помощи» все