как трудно нам было тогда с водой. Мне пришлось в двух случаях чуть ли не жизнь отдать за воду…

Я тебя благодарю как защитника моего любимого города Сталинграда, как защитника нашей Родины, как Героя. И прошу тебя: скорей, скорей закончите с истреблением фашистской гадины.

Если с тобой воюет кто-нибудь из прежних знакомых, то передай им мой горячий привет и искреннюю благодарность за все, за все.

С приветом  З и н а  М а к а р о в а.

г. Саратов, 23 января 1945 года».

Адрес на конверте был хоть и точный, но все же недостаточно подробный. Он гласил: «Сталинград. Защитнику города-героя Якову Павлову». И все. Но к тому времени работники сталинградской почты уже знали, что Павлов отнюдь не живет в «своем» доме. Согласно существующему у почты железному закону — как ни запутан адрес, а письмо надо вручить адресату — письмо Зины Макаровой дошло по назначению…

И еще и еще шли к Павлову письма. Из разных мест, от совершенно незнакомых людей. Писали воины с других фронтов, писали мужчины, женщины, юноши и девушки из глубокого тыла. Писали люди, которых наша армия освободила от фашистского ига. В иные дни почта приносила по пятьдесят, а то и по семьдесят писем. Чаще всего это были всем памятные треугольнички.

Многие адресовали свои письма еще более коротко, чем Зина Макарова, — просто: «Полевая почта (без всякого номера!), Герою-сталинградцу Якову Павлову». Но теперь работникам связи достаточно было и этого.

Одна мысль пронизывала все эти письма: «Скорей, скорей добейте фашистскую гадину!»

Яков Павлов читал эти письма вместе со своими новыми боевыми друзьями в окопах под Щецином. Письма согревали сердца, вдохновляли на новые подвиги.

Когда после победы началась демобилизация, первыми отправились домой воины более старших возрастов. Павлов пока оставался в армии, но получил месячный отпуск.

Ранним августовским утром он подъезжал к родным местам. За окном мелькали озера и перелески валдайского края — русская земля, воспетая поэтами. Вот знакомый лес, откуда в студеную зиму он изо дня в день делал два конца по пятнадцати километров. Отец-бедняк в ту доколхозную пору никак не мог прокормить пятерых детей. Для подспорья то сапожничал, то ходил на извоз. Двенадцати лет Яша уже стал помогать по хозяйству. Дрова на станцию возили в двух санях: в одни запрягали доживавшую век клячу — ее вполне можно было доверить мальцу; вторые розвальни везла норовистая лошадка, отец правил ею сам…

Поезд подошел к станции Дворец. Семь лет назад, таким же ранним, только сентябрьским утром после пышных проводов, которые в Крестовой устроили колхозному счетоводу — призывнику Яше Павлову, на эту станцию привез его отец.

Теперь отца уже не было в живых. Он умер в марте 1941 года — Павлов узнал об этом на военной службе…

А вот и бревенчатое строение станции. Такое же, как и семь лет назад, — словно не было их, этих долгих лет в огне и крови. И мать стоит на перроне такая же статная, какой он ее помнит, только морщины изрезали родное лицо. Видать, немало поплакала за эти годы.

От дома до станции — десять километров Анисья Егоровна шла пешком. Младший брат Вася и сестричка Лидуша не встречали: они с утра разошлись по своим бригадам.

— Мать, что же ты в колхозе коня не попросила? — удивился Павлов, взваливая на плечо чемодан.

— Совестно было, Яшенька, коней в колхозе мало, а теперь самая страда…

Все такая же она: тихая, совестливая, какой он ее помнит сызмала.

Дорога вьется перелесками, мимо озерец, мимо речушки Поломять, куда он бегал с удочками. Еще озерцо, и еще одно, и еще. От них веет прохладой в этот разгорающийся жаркий день. Вот и знакомая развилка у трех берез. Разрослись красавицы! В те зимы, когда крестовские ребята бегали в Моисеевичи в начальную школу, березки на развилке были совсем тоненькими…

Прошло несколько дней. Многое переговорено и с матерью, и с соседями. Больше, правда, со стариками. Дружков мало осталось в Крестовой… Старики могли без конца слушать и, главное, рассуждать о войне. Все они сами когда-то служили в солдатах, многие воевали, да разве те войны сравнить с этой?

Как-то утром мать выложила на стол груду бумаг:

— На-ка, Яшенька, разбери. Набралось тут всякого… Погляди, чего и пожечь можно.

Павлов стал разбирать семейный архив. Собственные письма с фронта… Письма от родни… Бумаги покойного отца… А вот этот штамп о чем-то напоминает. Ну да! Ведь это номер полевой почты сорок второго полка!

«Уважаемая Анисья Егоровна!

Сообщаю, что Вашему сыну Якову Федотовичу Павлову присвоено звание Героя Советского Союза…»

— Мать! Почему не сказала?! Ты знаешь, что тут написано?

Оказалось, сообщение пришло одновременно с телеграммой о приезде сына. В тот день на радостях старушка бумажку как следует не прочла, потом куда-то ее засунула и вовсе о ней позабыла.

Так Павлов впервые узнал о высокой награде.

— Хорошо помню, как я вручал Вам эту Золотую Звезду, — говорит Маршал Советского Союза В. И. Чуйков, встретившись с Я. Ф. Павловым в день празднования 15-летия славной победы.

Фото С. Курунина.

Вернувшись после отпуска в часть, он показал командиру батареи полученное матерью письмо.

— Так чего ж ты молчишь? — удивился тот.

— А зачем шуметь? Надо будет — найдут…

Вскоре пришло предписание: откомандировать старшину Павлова в распоряжение штаба армии, находившегося тогда в немецком городе Веймаре.

А еще через некоторое время командующий армией генерал Чуйков вручил младшему лейтенанту Павлову Золотую Звезду.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

СПУСТЯ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ

Такова история легендарного «Дома Павлова», снова ставшего обыкновенным четырехэтажным домом очень скромной архитектуры.

Как же сложилась дальнейшая судьба участников обороны «Дома Павлова»?

Спустя много лет после памятных событий мы сидели вдвоем с Яковом Федотовичем в его уютном домике на Советской улице в Валдае. Из окон открывался вид на чудесное озеро, о красоте которого летописец еще