— Расскажи о себе.

— Ну, я же рассказал…

— Я ничего не поняла, — призналась она. —Только то, что вы не то пингвинов спасаете, не то все человечество, какпингвинов…

Он мягко улыбнулся, его рука погладила ее бедро. Юлиянаклонилась, накрыла грудью его лицо, ощутила странное спокойствие, словно онвзял ее в незримую скорлупу, в которой только она и он…

— Малышка, — шепнул он в самое ухо, — у насвозможностей намного больше.

Он начал приподниматься, и тут же ее вскинуло в воздух.Вскрикнув, она судорожно ухватилась за самое надежное, за его шею, крепкую, какствол дерева, прижалась к теплой массивной груди. А он повернулся и понес ее вдом.

Она застыла, страшась спугнуть странное очарование. Никтоникогда не брал ее на руки, не нес вот так, сильный и уверенный, могучее сердцемерно бухает под толстой плитой мускулов, ее щека трется о его кожу, а когдаона закрыла глаза, ее длинные ресницы пощекотали ему обнаженную грудь, и оначувствовала, что он это заметил.

Потемнело, это ее внесли под крышу. Шаги его звучали подеревянному полу, она даже могла определить, что стук становится все глуше,явно они погружаются в глубины домика. Который не такой уж и крохотный…

Потом сила гравитации начала отрывать от его груди, но в тотже миг она коснулась спиной и ягодицами мягкой постели. Распахнула глаза, взеленых глазах шпиона прочла понимание. Да, он понимает ее, но от этогопонимания всего лишь мужчины совсем не ужасно!

Теплые волны пошли по ее телу. Каждая клеточка блаженновытягивала лапки, хрустела суставчиками, хрюкала от удовольствия. Подопущенными веками поплыли цветные круги, в ушах слышался ровный рокот прибоя.Она понимала, что это не морской прибой, а шум крови в ее теле.

С трудом вскинула руки, тяжелые и горячие. И хотя он молчал,но она сказала предостерегающе:

— Довольно, ничего не говори.

Ощутила, когда он наклонился, ее руки, как гибкие лианы, обхватилиего крепкую шею. Не открывая глаз, чувствовала, как его тело, массивное игорячее, приближается, от него жар, воспламеняющий ее тело, ее плоть, кровь ужене шумит, а победно ревет в жилах, шумит на перекатах суставов…

А потом в глубине, как в бездне космоса, возникла искоркасчастья, разгорелась, пошла заливать волной все тело.

Если раньше, в прошлой жизни, в самые лучшие дни оначувствовала себя опустошенной, то сейчас в теле осталась гремящая радость,странная мощь. Она ощутила себя способной по крайней мере двигать усилием волиложечку по столу, если не трясти горами.

Очень медленно подняла веки. Олег сидит на табуретке у окна,на коленях — ноутбук, широкая спина и сейчас, в минуты покоя, красиво вздутабугорками мускулов. Бронзовая кожа блестит, как политая маслом. Он навернякахорошо смотрелся бы на боевом коне, если бы вел в сражение железные римскиелегионы…

Олег, не замечая, что она за ним наблюдает из-подприспущенных век, встал, потянулся. Сытые удавы мускулов красиво перекатились изастыли, затем он неслышными шагами пересек комнату и скрылся за шелковойзанавеской.

Россоха сидел за столом, перед ним лежали разобранные часы,крохотные батарейки. При звуках шагов поднял голову. Лицо стало еще бледнее,темные круги под глазами пошли в три яруса.

Слабо улыбнулся:

— Не спится?.. А как же твоя Юля?

— Тоже проснулась, — ответил Олег. — Но покаприкидывается, что спит… Не мучай себя! Возьми учебник. Простейший, школьный.Спрячь свое самолюбие, ты гений в механике, но в этих часах задействован другойпринцип. До него додуматься не так просто. Кстати, такой же простой, как и вмеханике. Если не проще! Но дикарю может показаться магией.

Россоха ответил с грустной улыбкой:

— Спасибо…

— Я не тебя имел в виду.

— Но мне это в самом деле кажется магией, —ответил Россоха печально. — Помнишь, мы понимали все на свете… только немогли понять магии. Пользовались ею, но понять не могли. А потом ты выяснилнасчет магического ливня… Помнишь, как ты кнутом и пряником сколачивал первыйСовет Семи Тайных?.. Уже нет никого из той семерки, кроме нас двоих… Да и то явскоре вышел из Совета, только в этом столетии ты снова меня нашел и запряг… Впоследнее время странная мысль приходит в голову: а не почудилось ли? А было ливсе то, что… было? Слишком уж невероятен сейчас мир, но люди именно его считаютнормальным, естественным, единственно правильным! А мы… бывшие маги, а сейчаспросто мудрецы, с их точки зрения, выглядели бы совсем чудовищами. Ты как-томожешь объяснить наше существование… с их точки зрения?

— Почему нет? Можно объяснить загрязнением окружающейсреды. Сейчас все им объясняют. Или взять по Дарвину: природа всегда выпускалакак великое разнообразие людей… по цвету кожи, росту, форме носа или глаз, таки с различными уродствами и генетическими нарушениями. Примерно на каждыедесять тысяч человек рождается один горбун, на миллион — двухголовый, на десятьмиллионов — сиамские близнецы, а на сто миллионов — генетический урод, укоторого старение и смерть запорчены где-то на уровне ДНК или аминокислот. Многиене узнают о своих возможностях: мрут от болезней, аварий или гибнут в войнах,но те, кто прожил лет до семидесяти и сохранился как тридцатилетний, отхвастовства перед соседями переходят к смутному беспокойству, наконец начинаютменять место жительства, скрывают возраст… Так делают все, и потому большуючасть таких людей мы не выявили. Правда, многие рано или поздно как-тозасвечиваются…

— И что с ними? — спросил хозяин невесело. —Как поступаете теперь? Находите и убиваете?

Олег даже отшатнулся:

— Россоха, что-то ты говоришь не то. С какой статиубивать?

— Чтоб не разболтали тайну.

— Эх, Россоха… зря ты отошел от активной работы.

После паузы Россоха попросил:

— Расскажи о себе. Ведь сколько мы знакомы, ты никогдао себе не рассказывал.

— Да ничего интересного, — ответил Олег. Глаза егобыли закрыты, лицо расслабилось, а губы двигались медленно, почтизасыпая. — Родился, как принято писать в автобиографиях, в простой рабочейсемье. Тогда рабочим классом были охотники. С тех пор живу, учусь, стараюсь бытьполезным миру, в котором возник. Конечно, перепробовал много разных… гм…профессий.

Россоха спросил:

— Но ты… как-то объясняешь себе то, что живешь… дольшедругих? Считать себя уродом — противно.

— Я рационален, — признался Олег. — По мне,так только так и правильно. Получи все бессмертие во времена скифов — сейчас быпо степям носились на неподкованных конях лихие всадники, приносили бы тысячилюдей в жертву своему Черному Мечу! А если бы обрели во времена римлян — был бымир просвещенного рабства, гладиаторских боев. Нет, для прогресса надо, чтобылюди умирали, унося с собой и старые взгляды. А новое поколение может что-топридумать лучше. Но в то же время нужны какие-то ниточки, связывающие с далекимпрошлым! Ведь так поколения перекрывают одно другое на один-два корпуса:человек успевает вырастить сына, иногда успевает дать наставления внуку, совсемредко — правнуку, но никто не напомнит, что тысячу лет назад было нечто, чтопригодилось бы как раз сейчас… Да, нас не может быть много, иначе мы будем чересчурвлиять на жизнь, затормаживать развитие, но мы нужны роду человеческому.