Он замолчал на полуслове. В соседней комнате скрипнула половица.В дверном проходе показалась стройная фигура молодой девушки, на голове тюрбаниз влажного полотенца, длинный цветной халат до пят, растоптанные шлепанцы натонких изящных ступнях.

Россоха улыбнулся:

— Вот и твоя певчая птичка проснулась. Такая женщинасама по себе может сделать этот мир уютным.

— Почему не для тебя?

Россоха провел дряблой ладонью по седым, уже редеющимволосам:

— Я такой женщины еще не встретил.

Юлия улыбнулась Россохе, неслышно подошла к Олегу сзади,тихо поцеловала в затылок:

— Заткнись, мой замечательный зануда… Я слышала толькотвой голос! Ты уже замучил нашего замечательного хозяина.

Кровоподтеки сошли за ночь, а остатки желтизны она умелоукрыла косметикой. Сейчас она выглядела снова свежей, полной сил, а глазасмотрели с вызовом.

Россоха вытащил из ящика и бросил на стол небольшой бумажныйпакет.

— Паспорта, — сказал он буднично, — кредитныекарты, водительские права, право на огнестрельное оружие… Но самого оружия нет,пусть эти бумаги будут смотреться как выпендреж новых русских.

Юлия с волнением раскрыла свой новый паспорт. С цветнойфотографии на нее высокомерно смотрела жгучая брюнетка азиатского типа. Глазараскосые, узкопленочные, нос картошкой, скулы широкие, зубы чересчур крупные…

— Да вы что? — вырвалось у нее. — Да эта… этаобразина… я разве на нее похожа?

Россоха сказал с мягким упреком:

— А вы, оказывается, расистка?

Она от возмущения задохнулась, а Олег бросил нетерпеливо:

— Ты лучше затверди свое имя и фамилию. Остальное тебяне касается.

— Меня не касается собственная внешность?

Россоха мягко взял ее за плечо, усадил в кресло. Когда черезполчаса она встала, даже не через полчаса, прошло едва ли минут двадцать, иззеркала на нее смотрела женщина, изображенная на фото. Бесцветным клеем Россохаподтянул уголки глаз, что-то сделал с веками, в нос запихнул пластмассовуюраспорку, из-за чего изменился не только нос, но и голос, нарастил скулы, датак искусно, что она сама практически не отличала искусственное отестественного, а когда он проделал нечто скверное с ее прекрасными зубами, унее вырвалось:

— Так и останется?

— Только на время перелета, — успокоил Олег.

— Господи… Мне кажется, это мои собственные зубы! Ячто, жевала табак?

— Или бетель, — ответил Россоха.

Голос его был будничным. Она не рискнула спрашивать такогоблагородного человека, что за пошлость он имел в виду.

Шоссе мягко стелилось под колеса. Когда вырулили наОкружную, стрелка спидометра дрожала на ста двадцати, но Юлии казалось, чтостоят на месте: справа и слева, как и впереди, все двигались на одной скорости,разве что изредка проносился какой-либо лихач. Идеально ровное шоссе создавалоиллюзию, что машина вертит колесами на месте.

— Чудесно, — прошептала Юлия. — Поверишь ли,я никогда не ездила в таких машинах.

Олег покосился удивленно:

— Разве? С такой фигурой…

— При чем тут фигура? — спросила она враждебно.

— Ну, всякий остановится и предложит подвезти, кудаскажешь.

— Но я не ко всякому сяду, — отрезала она.

Настроение чуть испортилось. Неужели он считает, что она, сее идеальной фигурой и длинными ногами… а также высокой грудью и длиннымироскошными локонами… и красивыми глазами, естественно, готова сесть в любуюбогатую тачку? Правда, сейчас она — восточная женщина, богатая, надменная икрасивая… по-своему, но внутри у нее по-прежнему трясется испуганный зайчик,дергает носиком и закрывает глаза белыми пушистыми лапками.

По дороге к аэропорту их несколько раз обгоняли, но Олег велмашину ровно и спокойно, играя зажиточного, но расчетливого автовладельца. Онтоже был жгуче-черный, смуглый, со всеми признаками потомка славного ханаУзбека, который пока еще не пойман ни на чем незаконном…

Юлия про себя твердила, что она — Зарифа Садыкова, что повсем вопросам лучше обращаться к мужу, вот он рядом, он не любит, когда онараскрывает рот, а она лучше помолчит в тряпочку, господин инспектор.

В аэропорту слегка удивились, что они без багажа, но Олегсказал гордо:

— Настоящие джигиты не возят за собой тряпки!.. Все,что моим женщинам нужно, я покупаю на месте!

Он свысока оглядел работников аэропорта, которые не всостоянии купить женам лишнюю пару колготок. Те помрачнели и отвернулись. Юлияпоняла, что сейчас можно пронести хоть гранатомет, если бы в нем возникланужда.

Ко входу подали два автобуса. В один ринулись толпой, Юлиясделала движение тоже со всеми, ведь мест может не хватить, в аэропорту этосплошь и рядом, последние пассажиры остаются ждать следующего рейса, а тоеще вдруг какой депутат вздумает навестить избирателей, тут же кого-то изпассажиров попрут. Понятно, задних…

Олег придержал за руку:

— Дура ты, Зарифа!.. Для людей — вон тот автобус.

Он говорил громко и нагло, его тут же перестали замечать.Сейчас он мог бы расстегнуть ширинку, ходить с высунутым языком, все взглядыупорно скользили мимо, из опасения, что этот чучмек начнет навязывать своеобщество им, приличным людям.

В автобус погрузилось всего двенадцать человек. К самолетуподали два трапа. В то время как на том, что ближе к хвосту, народ толпился илез вперед, отпихивая друг друга и оттаптывая ноги, здесь все вышли чинно,уступали один другому дорогу, не спешили. Только у некоторых в руках быличемоданы, у остальных при себе кейсы, ноутбуки, у женщин — крохотные сумочки.

Когда Юлия поднялась по трапу, с благоговением поняла, чтоэто и есть тот самый сказочный первый класс, о котором слышала только краемуха. В салоне всего двенадцать кресел. Не по три в ряд, а по два. Междукреслами просторно, можно встать и выйти, не беспокоя соседа. Для обеда — неоткидная дощечка на спинке кресла впереди, а настоящий столик для каждого!

Едва уселись, милая стюардесса сладким голоскомпоприветствовала уважаемых пассажиров на борту их лайнера, объявила правила,когда и как курить, а Юлия украдкой оглядывала крохотный салон, солидныхпассажиров, всего две женщины, если не считать ее, обе одеты строго и настолькоэлегантно, что Юлия ощутила острое желание вышвырнуть обеих из самолета. Несейчас, а когда поднимутся повыше.

Олег шепнул:

— Отдыхай. Я сейчас вернусь.

— В туалет? — прошептала она.

— Ну вот, — ответил он громким шепотом, —опять ты за свое!.. Не занимаются этим стюардессы. Пока в полете, понятно.Некогда им, дура! Понятно?