– Кошмар, – вздохнул Коротков. – Ничего себепраздник получился. Он был психически нездоров?

– Состоял на учете в психоневрологическом диспансере.Маниакально-депрессивный психоз под вопросом. Со слов сестры известно, чтоХанин – гомосексуалист.

– А Алферов? – недоуменно спросил Коротков. –Выходит, он – тоже?

– Выходит, – подтвердил Андрей, вертя в рукахфотографию. – Если исходить из этого, он был давно знаком с Ханиным.

– Подожди, – прервал его Юра, сжимая виски руками, –дай с мыслями собраться. Из того, что мы знаем об Алферове, следует, что ондевушками и молодыми женщинами своего возраста не интересовался. В фирме, гдеон работал, полно юных ослепительных красоток, но ухаживать он не пытался ни заодной из них. Над ним даже подшучивали из-за этого. В личной жизни он былскрытен, никто из работников фирмы не мог ничего по этому поводу сказать. Можнодопустить и гомосексуализм. Но Ханин… Как-то уж очень неожиданно и кстати. Нет?

Головин неопределенно пожал плечами.

– Не все же преступления потом и кровью раскрываются.Бывает, что удача сама в руки идет. Эксперты с этим конвертом и письмом всюночь проработали. Сам начальник ГУВД лично их просил до утра не откладывать.Конверт, конечно, захватанный, через столько рук на почте прошел. А на письме ифотографии – отпечатки Ханина.

– Черт знает что! – в сердцах бросилКоротков. – У этого Ханина и машинка дома есть?

– Машинки нет. Он работал ночным охранникомкоммерческого магазина, там целых две машинки стоят в кабинете директора.Эксперты с утра этим занимаются.

Юра взял чистый лист бумаги и переписал текст письма.

– Мне нужна копия фотографии Алферова. И переченьодежды, которая была у него с собой в санатории.

– Сделаем, что еще?

– Пока ничего. Пойду в «Долину», покажу письмоКаменской. Глядишь, она что-нибудь подскажет. Если Алферова и в самом деле убилБорис Ханин, мне здесь делать больше нечего. Завтра же уеду, а то и сегодня, квечеру.

– Юра… – Головин замялся. – Анастасия крепко наменя обижена?

– Не на тебя, на всех вас. Если ты от нее что-тохочешь, говори прямо сейчас. Уеду – она вас близко к себе не подпустит.

– Думаешь?

– Она сама сказала.

– А если с Ханиным что-то не так? Она ведь за несколькодней до убийства видела Алферова, говорила с ним, могла заметить, какая у него…ну, эта… сексуальная ориентация. Ты же говорил, что она очень наблюдательная.

– Спохватился! – Юра решительно встал из-застола. – Раньше надо было думать, когда она тебе помощь предлагала. Дакуда там! Все, Андрей, поезд ушел. Даже я не смог ее уговорить, а ведьстарался, можешь мне поверить.

– Жаль, – искренне огорчился Головин. –Напорол я, дурак, да и Степаныч добавил.

– Степаныч?

– Следователь из прокуратуры, Михаил Степанович.Дотошный он, но узколобый какой-то. Фантазии у него совсем нет. Упрется в однуверсию – и ни шагу в сторону. Все, что не годится, отметает с ходу. С этимсамоубийством он дело закроет в пять минут, даже с явными несостыковками.

– Ну и радуйся, тебе же работы меньше. Я пошел.

Головин как-то странно и неодобрительно взглянул вследвыходящему из кабинета Короткову и взялся за телефонную трубку.

* * *

В санатории Юра Коротков первым делом зашел к своей названойтетушке.

– Как здоровье, тетя Рина? – шутливопоинтересовался он, пожимая протянутую руку и делая выразительное лицо.

– Спасибо, милый, не хуже, чем вчера, – улыбнуласьРегина Аркадьевна. – В мои годы улучшений уже не бывает, так что «не хуже»означает, что все в порядке.

– А где же ваша соседка? Что-то у нее машинка нестучит.

– На процедурах. Она с утра никогда не работает, толькопосле обеда. Чаю выпьете со мной?

– С удовольствием, только не забывайте, что я вашплемянник. Не надо обращаться ко мне на «вы».

– Ох, и правда, – спохватилась женщина. –Извини, дружок. А что Настенька? Получается то, что ты задумал?

– Не так, как хотелось бы. Скажите, с кем она общается?

– Да ни с кем. – Регина Аркадьевна насыпала вфарфоровый чайник заварку и положила кусочек сахару. – Со мной – редко.Мой ученик – Дамир – тот за ней, по-моему, серьезно ухаживает, но последнеевремя у них вроде бы разлад. Я уж было начала радоваться: Дамир такойталантливый человек, Настенька – редкостная умница, прекрасная бы вышла пара.Впрочем, я ведь мало что вижу, из номера выхожу редко, только на процедуры. Едумне, как почетной больной, приносят прямо сюда.

– Неужели здесь такой уровень обслуживания? –поразился Коротков. – Даже еду в номер носят?

– Юрочка, не будь наивным. Хорошо обслуживают тех, ктохорошо платит. Я – плачу. Поэтому передо мной на цыпочках бегают.

– Тетя Рина, и откуда же у вас столько денег? Это я какплемянник спрашиваю, – тут же уточнил Коротков.

– А мои уроки, милый, дорого стоят. Один час – десятьдолларов. Я, разумеется, беру оплату в рублях, но в соответствии с курсом.Талантливым детишкам, вернее их родителям, обходится дешевле, неспособным –дороже.

– Это как же?

– А очень просто. Если ребенок трудолюбив и музыкален,мне достаточно позаниматься с ним два часа, и он поймет, как должно звучатьпроизведение. Потом он две-три недели работает дома самостоятельно и «сдает»мне отшлифованную вещь. Получается, что я даю не урок, а что-то вродеконсультации. А если ребенок бездарен, с ним приходится заниматься два-три разав неделю, вот и выходит дороже.

– И много у вас учеников?

– Порядочно. По-настоящему талантливых – пятеро. Ещевосемь – с хорошими способностями, но без божьей искры и должного трудолюбия. Итрое совсем никудышных. Музыку не чувствуют, даже слух не у всех есть. Нородители мечтают о славе и таскают их на уроки. Одного – вообще ежедневно.Жалко мне этого парнишку, искалечат ведь они его. Он, бедняга, уж такстарается, видно, родителей своих боится и идет у них на поводу. Домашнегоисполнителя я из него, конечно, сделаю, доллары свои отработаю. Будет услаждатьпапу с мамой и их гостей популярной музыкой. Но музыкантом он никогда нестанет. Кроме того, Юрочка, у меня еще есть одна статья дохода: я готовлюисполнителей к конкурсам. Ко мне даже из других городов приезжают. Это,разумеется, стоит намного дороже, но и уровень сложности другой. Ведь это ужесложившийся музыкант, у него собственное видение произведения. Моя задача –помочь ему донести его идею до слушателя, подсказать, какими средствами дляэтого воспользоваться. А они боятся, что я начну навязывать им свое понимание,в каждом моем совете видят подвох, попытку сделать так, как хочется мне. Неповеришь, порой и до скандалов доходит. Вот откуда мое благосостояние. Плюспенсия, но о ней и говорить не стоит.