Тем временем, Фриц Бауэр получил от франкфуртского журналиста документы, обнаруженные пережившим Освенцим. В документах значились 37 фамилий эсэсовцев, которые убивали тех, кто пытался бежать из лагеря. На основе этих документов Бауэр начал собственное расследование. Он написал заявление в Федеральный суд в Карлсруэ с просьбой дать его команде эксклюзивное право судить всех виновных в преступлениях Освенцима, вне зависимости от того, где в Германии был задержан обвиняемый. Прошение одобрили, и штутгартский файл Богера был передан Бауэру в Франкфурт.

В апреле 1959 года Бауэр заказал арест трех эсэсовских офицеров, служивших под Богером в гестапо: Пери Броада, Клауса Дылевского и Ганса Штарка. Все они проживали в Западной Германии, не скрывая настоящих имен. Расследование нацистских преступлений продолжилось в июне, когда судья в Фрайбурге публично предъявил обвинение в убийстве доктору Йозефу Менгеле[380]. Лангбайн долго этого добивался.

В следующем месяце Бауэру снова пришлось много перемещаться. Двадцать первого июля он арестовал Освальда Кадука, унтер-офицера, которого немецкий еженедельник Der Spiegel назвал «одним из самых грубых, жестоких и бесчеловечных» эсэсовцев в Освенциме[381]. В 1947 году советская армия приговорила Кадука к 25 годам каторги, но в 1956 году его выпустили. Когда Бауэр его нашел, он работал медбратом в больнице в Западном Берлине. В тот же день арестовали двух других нацистов: Франца Гофмана, бывшего главу охраны Освенцима, и Генриха Бишоффа, капо.

Проделанная Лангбайном и Бауэром работа сподвигла многих присоединиться к новым попыткам представить нацистских преступников перед судом. В конце 1959 года Всемирный еврейский конгресс призвал всех переживших Освенцим поделиться своими историями. Бауэр опубликовал письмо в дюжине ведущих международных газет с целью найти больше очевидцев[382]. Вскоре выжившие, желающие поделиться своими историями, завалили письмами как прокуроров, так и IAC.

Задержание бывших нацистов стало громкой новостью в Германии. Богер жил (и позже был арестован) в Штутгарте, где поселился Капезиус после войны. Гёппинген, где располагалась его аптека, был в нескольких минутах от города. Можно представить, как Капезиус забеспокоился в связи с последними событиями. Но настоящий страх поселился в нем после того, как в апреле Бауэр убедил молодых прокуроров Иоахима Кюглера и Георга Фридриха Фогеля начать официальное расследование преступлений Капезиуса. Расследование, как позже признался Кюглер, было «невероятно сложным»[383].

Аптекарь Освенцима узнал об этом летом, когда получил от полиции повестку на допрос[384]. Полицейским казалось, что Капезиус не представлял угрозы. Он жил в открытую и попыток бежать не предпринимал. Потому что повинен он ни в чем не был, по его же словам. Даже друзья были уверены, что у него нет повода для беспокойств[385].

На деле же Капезиус переживал куда больше, чем казалось со стороны. Он обратился к Гансу Эйслеру, другу шурина, с просьбой найти несколько эсэсовцев, служивших в Освенциме, и несколько бывших заключенных, которые работали в аптеке, в надежде, что их речи его оправдают. Капезиус считал, что их показания ему помогут. Эйслер поклялся никому ничего не рассказывать. Капезиус сказал ему, что, если информация всплывет, он будет все отрицать (что в итоге и произошло)[386]. Аптекарь дал Эйслеру внушительную сумму – 50 тыс. дойчмарок (около 12 тыс. долларов, что в четыре раза превышало зарплату среднестатистической работающей семьи в США).

Дела Эйнслера сразу не заладились. Он отправился к Фердинанду Грошу, бывшему заключенному и аптекарю Освенцима, который до войны был клиентом Капезиуса, работая фармацевтом в Тыгру-Муреше. Грош рассказал Лангбайну, что Капезиус «проводил в аптеке часы напролет»[387]. Возможно, этот свидетель, который однажды назвал себя «протеже Капезиуса», обязан ему жизнью[388].

– Я [Эйслера] прогнал, – позже вспоминал Грош. – Случайно ли, специально ли [Капезиус] сохранил мне жизнь – не знаю, но нельзя забывать, что он отправил тысячи людей в газовые камеры, а такое преступление ничем не искупишь[389].

Капезиус посоветовал Эйнслеру пообщаться с более дружелюбными людьми, вроде Штоффелей и Румпов, его друзей, этнических немцев, в доме которых он часто проводил выходные во время службы в Освенциме. Эйслер съездил к Штоффелям и свозил их на охоту в австрийском заповеднике Капезиуса. Эйнслер попросил их «попытаться вспомнить и обязательно записать все, что произошло»[390].

Четвертого декабря 1959 года Виктор Капезиус приехал в свою аптеку, как обычно, за несколько минут до открытия в 9.30 утра. Сначала он не обратил внимания на двух мужчин, которые стояли снаружи. Однако мужчины его буквально тут же окружили и, представившись следователями офиса Бауэра, взяли аптекаря под стражу.

Он был поражен. Как ни странно, арест шести эсэсовцев, служивших с ним в Освенциме, не представлялся ему поводом для беспокойства. Он настолько убедительно отрицал собственное участие в преступлениях, что сам поверил, что судьба Богера и других его не коснется.

Следователи доставили Капезиуса в здание суда в Гёппингене, где его уже ожидали старший судья, доктор А. Трукенмюллер, и прокурор Иоахим Кюглер. Судья сообщил Капезиусу основания для ареста. В их числе было обвинение в том, что он «вместе с эсэсовским доктором Менгеле проводил в Освенциме отборы на платформе и внутри лагеря, а также отвечал за поставку и сохранность смертоносного циклона Б и фенола». Кроме того, суд собирался выяснить, участвовал ли Капезиус в смертельных экспериментах[391].