…и над Монбланом вещмешков в лучиках солнечного света кружит-вьется, плавно опускаясь, перо сойки.

Черно-бело-полосатое, с небесной голубинкой…

…В своей комнате Сергей открывает чемодан из серой фанеры. В ней – дозиметрический прибор: светлый, хрупкий, лабораторный, с белым пластиковым зондом.

– Для начала – фон на улице…

Идет к окну своей комнаты. Держит зонд на подоконнике, смотрит на шкалу прибора… И глаза Сергея лезут на лоб!

– Фон 0,3 миллирентген в час! Как в лагере? Тут, за пятьсот километров от АЭС? Не может быть!

…На улице прохожий останавливается и смотрит, задрав голову, на окно первого этажа, на пораженное лицо Сергея, который делает замер радиационного фона…

Сергей отходит от окна…

– Не может быть! Здесь этого не может быть!

Замеряет фон в комнате… Стрелка на шкале прибора показывает то же значение.

Сергей внимательно осматривает прибор… Все вроде исправно. Осматривает пластиковый зонд… На белом пластике – чуть-чуть заметная грязь, какие-то разводы. Берет со стола бумажную салфетку, плюнув на нее, тщательно оттирает пластик. Вторую салфетку…

Меряет снова фон в комнате… Теперь он нормальный.

Влажные салфетки – на них теперь находятся те микроколичества радиоактивного вещества с какого-то образца, в который когда-то неосторожно ткнули зондом, – летят в пластиковый темный пакет для мусора в углу.

СЕРГЕЙ (меряет свой рабочий чернобыльский блокнот – и светлеет лицом): Чуть выше фона – но ничего, нормально! А вот офицерскую сумку точно придется выбросить, она ж со мной во всех разведках была… (Опускает зонд внутрь сумки; удивленно.) Нормальный уровень! Считай, что обычный фон! (Держит зонд у наружной стороны сумки, у гладкой, блестящей кожи.) Тоже почти ничего… (Меряет наплечный ремень сумки, его мягкую внутреннюю сторону, потертую-заеложенную посредине.) О плечо терлось… Тут побольше – но все равно мелочи. А часы? Фон… А это? (Прикладывает зонд к книге, обернутой в газету.) Фон. (Передвигает зонд к корешку книги, захватанному руками.) Пара-тройка нормальных фонов. (Снимает газетную обложку, она летит в черный кулек для мусора; оглядывается вокруг.) Ну, вот и все. Последний контрольный замер фона снаружи… (Идет к окну, высовывает зонд…)

…Перед окном – огромная толпа, в ее центре – первый прохожий, он нервно жестикулирует, показывая на окно…

…в котором появляется Сергей с прибором и зондом в руках.

ТОЛПА (хором): Выбросы? Из Чернобыля?

СЕРГЕЙ: Так точно! (И выбрасывает черный кулек – тот летит по длинной дуге в груду мусора; широко, радостно сообщает.) Я из Чернобыля вернулся!

Толпа мгновенно исчезает.

Сергей удобно усаживается в оконном проеме, закуривает.

Курит, ни о чем не думая… Наблюдает завитки дыма, которые текут, растворяются в прозрачном воздухе…

Отстреливает окурок по длинной дуге – на кучу мусора. Туда же летит вслед вся пачка, из нее на лету сыплются сигареты… В мусор.

В «санблоке» Сергей открывает кран.

Из крана – какие-то плевки, противно-ржавая жидкость, хрип, трубный кашель…

И наконец, постепенно, все прозрачнее и прозрачнее – чистая, нормальная ВОДА…

Дверь с табличкой – белая эмаль, синие буквы: «Душевая комната».

Внутри – крохотное помещение. Потолок и стены – темные, сырые, словно закопченные; тусклая лампочка под колпаком в углу. Плитка на стенах, когда-то белая, стала желтоватой; на полу она красная и щербатая. Везде разводы плесени: светлые – на темном, темные – на светлом.

На сиротском алюминиевом крючке – прозрачный кулек с чистой одеждой, мылом, белым полотенцем.

Сергей снимает часы, на запястье – белая незагорелая полоска.

Включает воду, берет мыло… Что-то ищет в пакете… Не находит: старую мочалку после Чернобыля выбросил, а новую забыл купить.

Ногтями под струями воды он соскребает с тела чернобыльскую грязь.

Помещение наполняется паром, теплом…

В светлой футболке, мягких вельветовых джинсах, кроссовках Сергей выходит в прохладный затененный холл общежития. Сталкивается с приятелем.

ПРИЯТЕЛЬ: Привет! Ну, где был летом? Я только с моря, классно отдохнул. А ты?

СЕРГЕЙ: В Чернобыле…

ПРИЯТЕЛЬ (запинается): Н-н-ну… Ты теперь не умрешь? Я имею в виду в течение года…

СЕРГЕЙ: Я? Умру?

Выходит на улицу.

Зеленая травка газона… Чистый прозрачный воздух… Кожу согревает ласковое солнышко…

Сергей вдыхает полной грудью. Впервые за долгое-долгое-долгое время.

Под футболкой, на которой парусный корабль, вырисовываются мышцы. Легкие наполняются чистым воздухом. Нежно греет кожу солнышко…

Сергей замирает, раскинув руки в стороны…

«Гомеостаз» – полная гармония того, что внутри человека, и того, что снаружи. Сияющая, невесомая, легкая оболочка – в эту минуту не разъединяет, а объединяет человека и среду, в которой он обитает…

Сергей в телефонной будке – вертикальной стеклянной коробке (впрочем, стекло в ней давно выбито) – набирает номер, заглядывая в бумажку.

Трубку поднимает Оксана.

ОКСАНА: Алло.

ГОЛОС СЕРГЕЯ ИЗ ТРУБКИ: Привет. Это я.

ОКСАНА: Здра…

В трубке – шум, удар – тишина…

ОКСАНА: Сергей! Сережа? Где ты? Что с тобой? Сереж!

Телефонная будка пуста.

Шнур тянется вниз – к трубке, зажатой в руке Сергея. Сам он – еще ниже… Рядом проходит пенсионер – аккуратный, во много раз стиранной рубашке в мелкую красно-зеленую клетку, с орденскими колодками. Смотрит с осуждением на лежащего Сергея.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ: Сережа! Сережа! Где ты? Сереж!

Пенсионер не выдерживает, мелкими шажками подбегает и пытается взять трубку. Рука Сергея не отпускает, держит ее железно… Пенсионер приседает, не достает до трубки. Тогда он становится на четвереньки, как собака.

ПЕНСИОНЕР (в трубку): Как только вы можете с такой пьянью водиться! Еще ж и порядочной себя считает! Путевые люди подвиги делают – в космос летают, Чернобыль тушат! А тут пьяни развелось…

ТРУБКА: Пи-пи-пи…

Оксана тихо, медленно кладет трубку…

…И телефон тут же бьет пронзительным звонком! Она подхватывает ее…

ГОЛОС ПЬЕРА ЭЛМСА (с акцентом): Привет. Это я.

ОКСАНА (механически): Здравствуйте.