Через рамку-то как-то прошел этот неизвестный Марушкин? Отметаллоискателя и «золотой» пропуск не избавляет. Значит, металла при нем нет.А если — шизик с пластиковой взрывчаткой? Нет, но это же определенно Пашкиндоверенный человек. Ладно, станем держать ушки на макушке, не пальцем деланы, вконце-то концов. По мордасам не разучились щелкать…

Дверь бесшумно приоткрылась. В кабинет непринужденно ввалилсятощий, как жердь, юнец с реденькой окладистой бородкой и жидким хвостиком назатылке, весь из себя джинсовый, вертлявый, на первый взгляд — совершеннонесерьезный и уж никак не годившийся в деловые партеры матерому шантарскомунегоцианту. Вьюнош волок три больших плоских пакета, довольно громоздких, два вправой руке, один в шуйце.

Проводив дерзким взглядом Жанну, странный гость как ни в чемне бывало поинтересовался:

— Пал Иваныч, вы мне эту фемину не одолжите в качественатурщицы? Вечеров на пару.

— Самим жрать нечего, — беззлобно хмыкнул Петр, синтересом разглядывая визитера.

— Понятно, понятно, вопрос снимается… — ЗагадочныйМарушкин плюхнулся в кресло, вытянул ноги, ловко вытряхнул из пачки сигаретупрямо в рот. — Где-то у вас зажигалочка была? Ага, вот…

Он разбросал руки на широких подлокотниках, задрал голову кпотолку и принялся пыхать сигаретой, не обращая внимания на пачкавший коленипепел. Петр все еще гадал, какие слова пустить в ход, чтобы не выдать, чтопредставления не имеет ни о личности гостя, ни о цели его визита.

— Зря вы с Вовкой-халтурщиком связались, —Марушкин ткнул пальцем куда-то за плечо Петра. Ага, это он на семейный портретпоказывает. — У него одно да потому — Валеджио-Архилеос, Архилеос-Валеджио.А Архилеос, между прочим, выдумкой не блещет. Читал я его интервью с подробнымииллюстрациями творческой манеры. Он ведь, обормот, вырезает из журналов голыхбаб, а потом подрисовывает к ним все эти кольчуги… Сам подробно расписывалпроцесс. Ну, а Вовка под него молотит со страшной силой. Я бы вам изобразил влюбом стиле, хошь Дали, хошь товарища Микель-Антона…

Он держался, как человек совершенно свойский. Поразмыслив,Петр решил перехватить, наконец, инициативу. Он тоже закурил и спросил деловито:

— Ангел мой, ты слышал, что я немного башкойприложился?

— Весь город говорит.

— Ну вот, — сказал Петр. — Умом я неподвинулся, вот только стала что-то злить пустая болтовня… Давай о деле. ПроВовку потом поговорим.

— Опаньки! Елы-палы! — воскликнул Марушкин с видомуязвленного самолюбия.

— А я что, потрепаться зашел от нечего делать? Вот они,все три, — он похлопал по одному из прямоугольных пакетов. — И есливам не понравится, Палваныч, то выписывайте вы себе из столиц Цинандали илиГлазуньева. Только они ж мэтры, они не станут за пятерку душу бессмертнуюпродавать, это я, сирый и убогий юный талант, на всякие авантюры соглашаюсь,утешая себя тем, что и великий Бенвенуто не чурался тогдашний уголовный кодексто и дело нарушать.

— Ты потише… Бенвенуто, — сказал Петр на всякийслучай. Ему не понравилось упоминание об авантюре и явственные аллюзии насчетуголовного кодекса.

— А вы что, кабинет не почистили?

— Почистил, почистил. Все равно, соблюдайблагопристойность.

— Есть соблюдать, — шутовски отдал честь странныйюнец. — Будете смотреть, Палваныч?

— Валяй, — кивнул Петр, довольный собой, —пока что никаких недоразумений не возникло, все шло. как по писаному.

Юнец вскочил, присел на корточки возле пакета, досталкрохотный перочинный ножичек и принялся шустро резать шпагат, которымпрямоугольный предмет был увязан крест-накрест. Петр осторожности ради подошелвплотную, готовый немедленно двинуть хилому ногой по зубам, если там и в самомделе что-нибудь вроде бомбы.

Зря беспокоился. В пакете оказалась картина. И во втором. Ив третьем. Прислонив полотна в простых крашеных рамках к креслу, выстроив их врядок. юнец отступил на шаг, сложил правую ладонь трубочкой, глянул, словно вподзорную трубу:

— Работа на пятерочку, Палваныч, оцените… Петр приселна корточки, присмотрелся. Первая картина, как он после некоторых раздумийсообразил, изображала букет в вазе, вторая — одинокий цветок на трехцветномфоне, а у третьей не было ни сюжета, ни осмысленной композиции — попростунесколько ярких, геометрически правильных пятен на столь же ярком фоне в видежелтых и розовых треугольников.

Нельзя сказать, что он был в живописи совершеннейшимпрофаном, но его стойкий плебейский вкус восхищали лишь совершенно осмысленные,четко выписанные образы: море и корабли Айвазовского, пейзажи Левитана,богатыри Васильева. И прочее в том же духе. Во всевозможных «измах» он был несилен, делая исключение лишь для Рене Магритта, — да и то потому, что уМагритта все опять-таки было четко прописано. Перед ним же был классическийкоторый-то «изм», оставлявший равнодушным.

— Что это вы лицом нахмурились? — углядел егореакцию ушлый юноша. — По-моему, получилось отлично. Взгляните.

Он достал из потрепанной пластиковой папочки яркий большойбуклет, не глядя, раскрыл на нужной странице, подсунул Петру под нос. —Все наличествует. «Ваза», «Орхидея», «Размышление».

Петр перелистал буклет. Так, Юрий Филиппович Панкратов, судяпо датам, скончавшийся в прошлом году. Ну да, на всех трех полотнах значится«Панкр» с характерным росчерком вместо недостающих букв. Участник выставок вПариже, Нью-Йорке… Ишь ты, похоже, и в самом деле нешуточный мэтр, полмираобъездил, автор текста употреблял исключительно превосходные степени… Вот она,«Ваза», вот и остальные две…

— Внимание! — торжественно объявилМарушкин. — Демонстрирую изнанку.

Он присел, одну за другой перевернул картины изнанкой.Вот-те нате… С оборотной стороны красовались изображенные в той же манерецветы, яркие круги, выгнутые, деформированные треугольники и прочая геометрия.

— Пожалте-с! — ликующе возгласил Марушкин. —В точности, как требовал заказчик. Все замотивировано. Панкратов, когда был ещемолод и нищ, частенько рисовал на холстах с двух сторон. Потому что денег нехватало, приходилось изворачиваться. Подчеркиваю особо: даты на полотнах полностьюсоответствуют прототипам, сиречь оригиналам. Все до единой. Ни с какой стороныне подкопаешься. Неделю в галерее торчал и с замшелыми панкратоведками точиллясы.

«Ах, так это подделка?» — наконец осенило Петра. Все к тому…

— Ну посмотрим, посмотрим… — ворчливо прокомментировалон, притворяясь, будто вдумчиво изучает полотна с обеих сторон. — Надосказать, недурственно…

— Ничего себе эпитет! — возмутилсяМарушкин. — Всего-то? Я, как конь. старался…

Поняв, что его догадка подтвердилась полностью — но все ещегадая, что же дальше, — Петр придал себе небрежно-задумчивый вид, пожевалгубами, почесал в затылке: